гнедая кобыла, две коровы, пять-шесть овечек… Совсем пусто во дворе стало. После, конечно, мы снова кое-какую живность развели. Ухаживали, выращивали… А потом война началась. Отец на фронт '/ехал. Остались такие, как я, с детьми, старики да старухи. Своими руками колхоз держали. Все на нас навалилось. И еще хозяйство вели. Ничего не жалели. Фронту помогали. Шкуры, кожи сдавали. Рукавицы, шапки шили, подарки солдатам посылали. Сами голодные ходили… Одной весной обрезки кожи варили… А теперь почему сборы делают? Каждый год одно и то же, одно и то же… Мы уже с десяток голов молодняка в эту, как ее, контрастацию отдали — все мало!

Стайка воробьев с громким чириканьем ворвалась во дворик и затеяла шумную возню на куче навоза. Они словно ссорились, гоняясь друг за другом.

Бальжима неодобрительно посмотрела на суматошливых птах.

— Эта констрация совсем наш двор опустошит. Рано или поздно останемся мы без скота…

Булат с грохотом катанул тележку.

— Колхоз план не выполняет, поэтому и обращается к нам. А толку не получается. Рассуждают-то многие, как ты. Или совсем скот не дают, или от самых худых избавляются. По-твоему, и мы так должны, да?

— А что нам, больше, чем всем, надо? Мы такие богатые стали? — начала сердиться Бальжима.

— Вообще незачем разводить много скота у себя.

— Доо, о чем ты говоришь? Может, это я отменила налог? Или я разрешила держать личный скот?

— Вот здорово! Значит, обрадовались, что налогов нет, и будут теперь сверх всякого устава скот разводить. Скоро, гляди, в колхозе кулаки появятся!

— Ха! Дурная твоя голова. Значит, Дансаран — кулак, строительный бригадир Намжил — кулак, наш сосед — тоже кулак? Так что ли? — хихикнула тетушка Бальжима.

— Что ты говоришь? — оторопел Булат.

— То, что слышишь. Откуда тебе знать, сколько чего у людей, если ты не знаешь, что у тебя на дворе? У Гурдармаева твоего больше тридцати голов.

— Не может быть. Больше тридцати?

— Вот так. Я все знаю…

Не скрывая торжества, тетушка Бальжима забрала у сына тележку, которую он катал перед собою взад-вперед. Теперь она могла и поработать немного.

— Я уже подумала, куда наш лишний скот пристроить. Козу продам доктору Дусе. Ягнят-двойняшек от пестрой овцы раздам — одну дяде Доржи, а другую — председателю Дансарану подарю. Коричневого бурунчана[19] обменяем в колхозе на усэн[20].

Булат, сидя на заборе, сколупывал палочкой налипший на сапоги навоз.

— Все равно еще останется больше чем надо. — Вот когда наступил подходящий момент, чтобы отыграться! — Вообще, зачем нам скот держать? Взять и отдать весь на колхозную ферму.

— Вы всегда моих ягнят чужим отдаете! — вмешался Ким. — Я своего Морхондоя никому не дам. Иди ко мне, Морхондой, — поманил он ягненка.

— Замолчи! — прикрикнула на него Бальжима. — При чем тут Морхондой? Кажется, безо всего останемся…

— А чего за эти хвосты держаться?

— Телят можно всех трех отдать. Надоело каждый день бегать искать их, — опять влез Ким.

Бальжима всплеснула руками:

— Что вы оба понимаете? Даже скотина знает, какие вы дрянные хозяева, к себе во двор возвращаться не хочет. То туда, то сюда уйдет. И сейчас неизвестно, где коровы…

— Правильно, неизвестно, — согласился Булат. — Каждый день шляются где попало. Уже несколько раз потраву делали. Штраф за них платили.

Ким с восторгом поглядывал на старшего брата.

— Надоели твои коровы! Ходи за ними, смотри за ними. А они даже во двор сами не хотят идти.

Легкий подзатыльник заставил его прикусить язык.

— Вам что, — заворчала привычно мать. — А когда молока не будет чай забелить? А где сливки возьмем? А придет если кто, чем угощать? По соседям ходить попрошайничать, что ли? Или твой автомобиль доить станем?

— Мама! Со склада все, что хочешь, выписать можно.

Ким не вытерпел:

— А если на складе кончится, можно в магазине купить. Густое молоко в консервах вку-усное, сла-адкое…

— Сейчас же замолчи! Иди, отвези тележку с навозом. Я вот тебе!

— Будешь бить — убегу!

— «Отвезешь навоз и пригонишь коров. Понял?

— Да-аа!

— Ступай, ступай, — поддержал мать Булат.

— Опять их искать. А сам…

Бальжима хлопнула его по заду веревкой и погрозила добавить еще. Ким нехотя толкнул нагруженную тележку и, разогнав ее, тут же помчался вприпрыжку:

— Нно-оо!..

— Ты же старший, — с укором сказала Бальжима, — хозяин в доме.

Булат откинул волосы со лба:

— Во многих местах, мама, колхозники отказались от личного скота. Почему нам с них не взять пример?

— Вот человек. Уперся на своем. Что же в этом будет хорошего? — тетушка Бальжима заковыляла по двору.

— Как это что хорошего? Сколько они труда требуют? Сено коси, навоз убирай, стайку чини…

— Вам-то какое дело? Вы, что ли, за скотом ходите?

— Ты же здоровье губишь. Мы о тебе беспокоимся. Тебе трудно справляться.

— Вот как… Значит, о моем здоровье беспокоишься?

— Мама, ну почему ты не понимаешь!

Бальжима громко вздохнула.

— Доо… Буряты никогда не жили без скота. Всегда скот пяти видов держали. И наши матери-отцы, и их отцы-матери, хоть и никогда богатыми не были, а за скотом ходили… Мы тоже семьей, домом считаемся. Несколько голов нажили. А теперь все по ветру пустить? И так почти что хуже всех… Совсем безо всего останемся. Хорошо ты доброе имя отца бережешь, Булат. Что о тебе люди скажут?.. Ты старший. Сам решай. Хочешь весь скот сдать — сдавай. Делай, что хочешь. Не буду я больше с тобой спорить. — Она присела на корточки перед почти потухшим дымокуром и, наклоняясь над едва тлеющим кизяком, словно отбивая поклоны, стала дуть на него. Над головой у нее закружился пепел. По двору потянуло горьким дымком.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

…Наступил рассвет, и туман окутал землю молочно-белой пеленой. Сквозь эту зыбкую завесу с невидимого берега небольшого степного озерка поднималось на чернеющий бугор с несколькими приземистыми летниками молочнотоварной фермы стадо коров.

Оно уже все было на виду, когда из тумана вслед за ним вынырнул пастух в кожаной куртке, шапке-кубанке, остроносых штиблетах. В это утро обязанности пастуха исполнял Санджи, прикативший в Хангил на каникулы. Никто не поручал ему гнать коров на утреннюю дойку. Просто он проснулся раньше всех и сбегал в степь, где ночевало стадо.

Санджи любит бывать на ферме. Он, можно сказать, зоотехник по призванию, а к коровам у него особенное отношение, должно быть, потому, что его мать много лет была дояркой. Недавно Санджи привез на ферму оборудование для электродойки и больше недели монтирует его.

— Эй, пеструха! — прикрикивает парень на свернувшую в сторону корову. — Куда