Важно отметить, что все, о чем пойдет речь, — некий собирательный образ моего современника, когда-то охваченного армейским членством, сохранившим до лет солидных свойственный этому членству крепкий дух и несгибаемую любыми испытаниями выносливость. А эпиграфом и к моим «нетленкам», и вообще к любым рассказам о выполнении почетного долга и обязанности каждого гражданина в высоком звании рядового я хочу взять крылатые слова, прочитанные мною на заборе гвардейской воинской части:«Кто в армии служил, тот в цирке не смеется!»

я с этим явлением столкнулся в 1962 году, когда еще национальное самосознание у народов бывшего СССР на всем его пространстве было не разбужено и жили мы еще как люди, без всяких этих нынешних заморочек. Но язва национализма уже начала гнездиться и разъедать устои. Причем, что характерно, в самых антисанитарных местах, как это ни странно звучит на сегодняшний день.

В тот далекий теперь уже год служил я в доблестной Псковской воздушно-десантной дивизии и в числе лучших инструкторов рукопашного боя направлен был в братскую Каунасскую воздушно-десантную дивизию для показательных выступлений и обмена опытом. Снаряжали нас очень заботно и даже пристально. Мало что обмундирование и сапоги по самому первому сроку в гарнизонном офицерском ателье по фигуре подгоняли, все было предусмотрено, даже носовые платки и белые перчатки! Нас старшина так осматривал, как нынче в таможне не шмонают! Только что в попу солдатам не заглядывал.

Вот стоим мы на плацу перед отправкой, постриженные-отглаженные, от нас одеколоном разит, как из парикмахерской, даже пчелы над беретами вьются. Прилажено все к своему месту, как в яхте. В ранцах все подогнано: не стукнет, не брякнет. Морды у всех лопатой, глаза квадратные, щеки от усиленного питания со спины видать. Гвардия — цвет армии! А старшина все вздыхает, все не весел...

Сержант говорит:

— Товарищ старшина, вы в нас не сомневайтесь, мы гвардейской чести не сроним, в смысле дисциплины... И хоть в Европе, хоть где, звание десантника не посрамим...

— Да какая, — говорит старшина, — Прибалтика на хрен Европа?! Их немцы всего сто лет назад стоя писать обучили... Они еще и в восемнадцатом-то веке про мыло не слыхивали... Экскурсовод рассказы-нал, когда мы в Таллин ездили. А вот с прибалтийским национализмом вы столкнетесь обязательно. И это сильно как неприятно...

— А в какой примерно форме? — спрашивает сержант. — И как надлежит себя вести?

— Форма, — говорит старшина, — может быть самая непредсказуемая, вести себя следует адекватно.

Вот как хочешь, так его и понимай! Мы, конечно, нею дорогу это обсуждали и придумывали разнообразные примеры из жизни, чтобы правильно реагировать, чтобы там, скажем, на каверзные вопросы или как иначе, чтобы ноль внимания и с достоинством... Но кто же мог знать, что с национализмом мы столкнемся именно в его сортирной форме.

Короче. Вылезаем из вагона. Нас — двенадцать человек, сержант тринадцатый. По-уставному: в колонну по два, шагом марш. А куда человек идет, хоть он солдат, хоть кто, на вокзале, как только приедет н незнакомый город? Естественно, в туалет!

Туалет нормальный. Отдельно стоящее каменное сооружение. Все основательно. Санитарные нормы соблюдены. Чисто. Над входом буква «М».

Сержант командует:

— Вольно. В туалет, справа по одному, бегом марш!

Но что нас несколько озадачило — из туалета выскакивают тетки. Я еще подумал: не обслуживающий ли это персонал? Но какие-то уж очень взволнованные! И на уборщиц не похожи! Некоторые в шляпках под вуалью, тогда мода такая была.

Мы — бах-бах-бах... залетаем в сортир. Та же картина: из кабин с куриным квохтанием выбегают еще несколько теток, на ходу юбки одергивают. Сержант только головой покрутил:

— Вот дает Европа! У них что, женское отделение на ремонте, что ли? Чего они сюда понаперлись? Медом им тута намазано?

А что характерно: писсуаров нет! И кабины такие узкие, так что шестеро у нас оправляются, а шестеро наготове стоят.

И пока мы стоим, человек пять теток в туалет врываются. Некоторые уже с задранными юбками. Нас увидят — «ой!» — и обратно!

— Вот дает Европа! — Сержант говорит. — До чего сексуально обнаглевши! Уже в мужском туалете от них покоя нет!

Тут один, который на очке, из первой смены, высказывает предположение, что, мол, вероятно, местные мужики свои функции не выполняют надлежащим образом и женщины так себя ведут от категорической неудовлетворенности.

Сержант говорит:

— Ты бы меньше рассуждал, а фунциклирил бы на очке пошустрей! Че ты как веревку съел! Тут смена ждет — жмется.

Но тот не угомонился и, когда с очка слетел, рассуждает, в том смысле, что ежели они в места общего пользования так прут, то что же тут, в городе, после отбоя делается? И какие от этого в личном составе могут быть потери. Вот так наскочат бабы вшестером, и приедешь к любимой девушке с прибалтийским приветом вместо необходимой в браке принадлежности!

— Старшина не зря предупреждал, что у них тут оголтелый национализм, потому нужно в строю держаться! —- говорит сержант. — Весь непорядок от нарушения уставных положений. А будем в строю — хрен нам кто что сделает!

Это правда. Мы же инструктора рукопашного боя. Вот этим коллективом, что тогда у нас выкристаллизовался, мы запросто могли голыми руками примерно роту предполагаемого противника положить, и даже без применения холодного оружия типа штык-нож.

Тут влетает лейтенант, запыхавшись:

— Ребята, вы в женский туалет зашли!

— Как так! Тут же над входом конкретно литера «М». Мы что, по жопу деревянные и, как Буратино, сплошь неграмотные?

— В том-то и дело, — объясняет лейтенант, — что по-литовски женщина — «мейтыня», потому здесь «М» — это женский туалет!

— Вот оно, — говорит сержант, — то, про что старшина толковал, — и даже сплевывает пренебрежительно. — Во всем мире «М» — это для мужиков, а если б тут литера «Ж» стояла, местные бабы мимо очка свое пронесли?

Ну, мы так колонной и выходим, только что не с песней, тем более что уже оправились. Действительно, бабы в очередь построились и змеиными глазами на нас смотрят. Мы шагаем, а осадок такой неприятный. Примерно что они — патриоты, а мы — нет! Они родину любят, а мы так — в дровах накакавши! У них, видите ли, «традиция»! Нашли, где традиции сохранять — в сортире!

Ну, любишь свой народ, и люби, кто тебе мешает, что ж других-то в неловкое положение ставить? Как вот оно там началось, там сохранялось, теперь вот расцвело, но я думаю, там и кончится! Национализм-то этот сортирный.

Альтернатива была! Пять нарядов. Старшина два пальца выставил к самому моему носу. Такие пальчонки поганые, как две морковки. «V» такое английское, в натуре, знак победы у англосаксов.