кто стремится к истинности рассуждения, было бы прекрасно привести первых стихов больше, а вторых — меньше, ведь первые, действительно, более многочисленны; а для того, кто пытается доказать тезис Хрисиппа, приведенные им стихи были бы аргументом против их тезиса, и более всего те, где явно сказано, что разумное начало порицает гнев, как, например, в следующих строках:

«В грудь он ударил себя и сердцу промолвил сердито:

“Сердце, терпи! Ты другое еще погнуснее стерпело”»[279].

3.3.3. Гомер заставил Одиссея говорить такие слова самому себе в то время, когда он увидел то, что делают в доме служанки, и в его сердце вспыхнул жар, и гнев, подавив разум, едва не толкнул его к тому, чтобы покарать этих женщин преждевременно.

3.3.4. Ведь разумное начало находится в том же отношении к гневу, что всадник — к лошади, а охотник — к собаке.

3.3.5. Ведь справедливо, чтобы более благородное по природе властвовало над тем, что ниже его: всадник — над лошадью, охотник — над собакой, разум — над гневом, но не всегда случается так, что такая пара управляется законом природы, и порой своенравный конь несется, куда ему вздумается, и уносит седока, если тот слаб силами или не владеет искусством верховой езды; также и сильный гнев, толкая человека к чрезмерному или несвоевременному наказанию обидчика, оказывается слишком сильным для того, чтобы слабый или невежественный разум мог им управлять.

3.3.6. Ведь при наличии силы и выучки разум будет всецело властвовать над гневом, а всадник — над лошадью; если же нет одной из этих составляющих или их обеих, есть опасность, что более низкое будет управлять более благородным по природе; например, у скифов, галатов и многих других варваров гнев сильнее разума, а у нас такое встречается у детей и невоспитанных людей.

3.3.7. Гомер хочет показать именно это, когда описывает, как Гектор, Ахилл и прочие юнцы рабски служат гневу, а у Одиссея же, Полидаманта и Нестора разум властвует над гневом, причем иногда эта власть столь сильна, что гнев вовсе не может подтолкнуть к безрассудному делу, а иногда начинает подталкивать, но вовремя бывает остановлен разумом, как в этом отрывке про Одиссея.

3.3.8. Приведу весь отрывок полностью:

«Там Одиссей, женихам истребление в мыслях готовя,

Глаз не смыкая, лежал. Из зала в то время служанки,

Бывшие также и раньше в любовной связи с женихами,

Весело вон выбегали, смеясь меж собой и болтая.

Дух Одиссеев в груди у него глубоко возмутился.

Долго он в духе и в сердце своем колебался, не зная,

Броситься ль прямо на них и всех перебить беспощадно

Или позволить и эту им ночь провести с женихами —

В самый последний уж раз. Внутри его сердце рычало.

3.3.9. Как над щенятами стоя бессильными, грозно собака

На человека чужого рычит и готова кусаться,

Так его сердце внутри на их непотребства рычало.

В грудь он ударил себя и сердцу промолвил сердито:

“Сердце, терпи! Ты другое еще погнуснее стерпело

В день тот, когда пожирал могучих товарищей наших

Неодолимый циклоп. Ты терпело, пока из пещеры

Хитрость тебя не спасла, уже к верной готовое смерти”.

Так говорил Одиссей, браня в груди свое сердце»[280].

3.3.10. Если не признавать, что в этих строках Гомер описывает именно борьбу гнева против разума в рассудительном человеке, победу разума и подчинение ему гнева, то это все равно, что признать, что мы вообще ничему не можем научиться из стихов Поэта[281].

3.3.11. Ведь если даже столь ясно выраженная мысль приводит нас в замешательство, то из прочих стихов мы уж точно не сможем извлечь для себя никакой пользы. Гнев принуждал Одиссея, видевшего преступное поведение служанок, покарать их, но разум удержал его, указав на несвоевременность наказания.

3.3.12. Когда же разуму не удалось легко склонить гнев помедлить с наказанием до более подходящего времени, он наступает на него более энергично, подобно наезднику, который с силой тянет понесшую лошадь крепкой уздечкой в другую сторону, и обращается к сердцу с такими словами: «Терпеливо переноси настоящее, о благороднейшее сердце, как и прежде терпело ты у Киклопа, видя, как он убивает твоих товарищей».

3.3.13. Мне кажется, что Платон в четвертой книге «Государства» привел эти стихи в высшей степени уместно[282], а Хрисипп — в высшей степени неуместно. Это еще в большей степени относится к стихам Еврипида, в которых Медея говорит, когда в ее душе разум спорит с гневом.

3.3.14. Ведь она понимала, что, решившись заколоть своих детей, делает нечестивое и ужасное дело, и потому медлила и откладывала совершение задуманного, а не исполнила свой замысел сразу.

3.3.15. И как бы некая своенравная лошадь, победившая возницу, гнев снова влек ее силой к детям, затем опять разум тянул в другую сторону и увлекал ее за собой, и вновь и вновь побеждал то гнев, то разум.

3.3.16. Многократно ее влекло то к одному, то к другому, то вверх, то вниз, и вот, в момент, когда окончательно победил гнев, Еврипид вкладывает ей в уста такие слова:

«Я знаю, что свершаю дело страшное,

Но гнев во мне теперь сильнее разума»[283].

3.3.17. Конечно, она сознает ужас преступления, которое собирается совершить, поскольку ей сообщает об этом разум, но она говорит, что гнев сильнее него, и потому она насильно уводится гневом к действию; Одиссей, напротив, сдерживает гнев разумом.

3.3.18. Еврипид представил Медею как пример варварки, человека, чуждого воспитания: у таких людей всегда гнев сильнее разума; а у эллинов и воспитанных людей, образцом которых является Одиссей у Поэта, разум сильнее гнева.

3.3.19. Итак, часто разум настолько сильнее яростной части души, что между ними не происходит никакой борьбы, разум правит, а яростная часть подчиняется, и так бывает у тех, кто достиг высшей цели философии.

3.3.20. Но часто гнев настолько сильнее разума, что правит и верховодит во всем: так бывает у многих варваров и у детей, горячих по природе, а также у многих диких зверей и у людей звероподобного нрава.

3.3.21. А иногда ни то, ни другое не настолько сильно, чтобы сразу перетянуть другое, но они борются и сражаются друг с другом, и одно со временем побеждает другое: в Одиссее — разум,