в Медее — гнев. Ведь и то, и другое — части души, или если не части, то по крайней мере некие силы.

3.3.22. Хрисипп же, не признавая, что это есть части души и что, помимо разумной части души, в ней есть и другие, неразумные силы, тем не менее без колебаний приводит стихи, содержащие речи Одиссея и Медеи, хотя они очевидным образом опровергают его взгляды.

3.3.23. Ну и как после этого вести разговор с этими людьми, которые, как я показал уже не раз, не желают замечать очевидных вещей и, кроме того, приводят то, что опровергает их взгляды, как свидетельство в свою пользу?

3.3.24. Рассуждение Хрисиппа о руководящей силе наполнено стихами поэтов, свидетельствующими, что либо страсти пребывают в области грудной клетки и сердца, либо что есть две силы души, отличающиеся друг от друга по своему роду: одна — неразумная, другая — разумная.

3.3.25. Ведь и цитаты Гомера и Гесиода, приведенные Хрисиппом, которые я обсуждал ранее, и то, что он цитирует таким же образом из Орфея, Эмпедокла, Тиртея, Стесихора, Еврипида и многих других поэтов, выглядят у него одинаково нелепо. Вот, например, он цитирует Тиртея:

«С неукротимой душою, как лев, на охоту идущий…»[284]

3.3.26. Мы все, люди, прекрасно знаем, что у льва есть яростный дух, и нам не надо для этого слушать стихи Тиртея. Хрисиппу же, который отнимает у львов их дух и их ярость, не стоило бы эти стихи цитировать.

3.3.27. Ведь, как я уже говорил в первой книге, стоики утверждают, что ни одно из бессловесных животных не имеет ни яростного, ни вожделеющего, ни разумного начала: они, вопреки всякой очевидности, отказывают животным во всем этом.

3.3.28. Тиртей же, как и Гомер, Гесиод и вообще все поэты, говорит, что львы имеют высшей степени яростный дух, и потому наиболее горячих людей уподобляют львам; помимо поэтов, и все люди называют обладающих наиболее пылким духом львами.

3.3.29. Так же и зрители каждый день подбадривают этим словом атлетов. Итак, все это совершенно противоположно тому, что хочется видеть Хрисиппу.

3.3.30. Отходя от аргументов, связанных с природой исследуемого вопроса, он всякий раз действует скорее как судебный оратор, чем как философ, то есть рассчитывает победить благодаря множеству свидетелей, но те, кого он вызывает в качестве свидетелей своей стороны, всякий раз предают его и свидетельствуют против него.

3.4.1. Итак, когда он говорит, что иные люди называются лишенными сердца, потому что все люди верят, будто руководящая сила души находится в сердце, то удивления достоин этот человек, если он настолько не понимает этого выражения, что не сознает, что глупых и неразумных никогда не называют лишенными сердца, но, издеваясь, называют их безмозглыми, а лишенными сердца называют робких и трусливых.

3.4.2. Итак, и здесь мнение Хрисиппа опровергается теми самыми свидетелями, которых он призывает, ведь они утверждают, что разумное начало находится в мозге, а яростное — в сердце.

3.4.3. Клянусь, удивительно, как он умудряется истолковать значение, которое большинство вкладывает в выражение «лишенный сердца», еще и приплетая сюда выражение «без нутра» (ἄσπλαγχνος). Вот его рассуждение:

3.4.4. «Наряду с теми выражениями, о которых было сказано, используют еще и другие, например, “те, которые без нутра”, — сообразно чему мы говорим, что у такого-то “нет мозгов” или “есть мозги”. Это подразумевает, что в таком же смысле мы говорим, что у такого-то “нет сердца” или “есть сердце”, — соответственно сказанному выше. Выражение “те, которые без нутра” означает, по всей видимости, что “внутри” ничего не болит; но по большей части подобные выражения применяются к людям в отрицательном смысле в связи с сердцем, а о “мозге” можно говорить в таком же смысле или в силу его схожести с сердцем, или потому, что он имеет такое же значение, как и внутренности».

3.4.5. Таково это рассуждение; необходимо прочитать его трижды или четырежды, затратив на это много времени и со вниманием следя за тем, что говорится. Только так, я думаю, можно вникнуть в его суть и убедиться, что оно ничего не стоит, как говорится в пословице: «Возьми ничего и храни хорошо».

3.4.6. Я, со своей стороны, часто и во многих книгах читал рассуждения, в которых встречаются слова и фразы, не имеющие никакого смысла, но все-таки не настолько, как в приведенном нами рассуждении.

3.4.7. Ведь это рассуждение — загадка, которая поражает своей неясностью, соединенной с неуместной краткостью. При этом Хрисипп не стремился к краткости ни в одном из своих трудов, но, напротив, так многословен, что сыплет словами часто и многообразно, поворачивая их то так, то эдак.

3.4.8. Его обыкновение неясно выражаться вытекает из отсутствия способности к объяснению, и мне кажется, что он не стесняется растягивать свои рассуждения, по три-четыре раза объясняя одно и то же, именно потому, что сам чувствует слабость своих рассуждений.

3.4.9. Краткость же ему незнакома и редко встречается в его сочинениях, и более всего он бывает краток там, где он чувствует неизбежность провала своего рассуждения. Ведь, я думаю, он стремился побыстрее пробежать опасное место, ведь если он остановится, его настигнет опровержение.

3.4.10. Мне кажется, как в других рассуждениях он противится необходимости отчетливо разъяснить свою мысль, так и в тех словах, которые мы опровергаем сейчас, он прячет свое рассуждение за неясностью, проистекающей из краткости, чтобы казалось, что он опроверг обвинение, а не обошел его, и чтобы мы не смогли оспорить сказанное, так как ничего в нем не поняли.

3.4.11. Именно это, как мне кажется, можно видеть в приведенном рассуждении, где рассматривается, как большинство употребляет выражения «лишенный нутра» и «безмозглый». Мне кажется, смысл этого рассуждения можно раскрыть примерно следующим образом: выражение «лишенный нутра» иногда употребляется в том же значении, что «лишенный сердца», так как сердце расположено у человека внутри, а выражение «безмозглый» иногда употребляется в том же значении, что «не имеющий нутра», так как головной мозг является не просто внутренним органом, но органом руководящим.

3.4.12. Однако стоики не принимают такое объяснение, но говорят, что в этом рассуждении Хрисиппа говорится нечто другое, а что — не открывают, вероятно, потому, что это некое тайное учение, и явно порицают нас за то, что мы спешим спорить прежде, чем поняли, что говорится. Некоторые же из них бранятся еще более неистово, называют нас невежественными любителями поспорить и говорят, что отказываются учить невежд и объяснять им смысл слов.

3.4.13. Впрочем, другие вещи они подробно разъясняют, хотя мы