Он обвел нас суровым взглядом, будто ждал возражений. Но всемолчали. Все что-то вспоминали. И я – тоже. Из дальнего прошлого. Как падал,кружась, первый снег на желтые листья, как шел я по опушке леса, и на душе былозвонко и чисто, в руках своих я отогревал чужие ладошки, а стоило посмотретьвверх – и улыбалось светящееся зимнее небо. Я не могу даже припомнить, где икогда это было, не помню имени девушки, что шла рядом, и едва помню ее лицо…

Но я помню, как из ночного неба, в свете полной луны, падалхлопьями белый снег. И я помню, как улыбалось мне небо.

Разве была тогда во мне хоть капля горькой тоски и мысли отщете жизни?

– Я прошу тебя, мальчик, – сказал Йенс. – Стань настоящимИскупителем. Сделай так, чтобы мы знали любовь и любили в ответ. Не ведаю как,но сделай это.

И в тесной кабинке мчащегося дилижанса этот неповоротливый,некрасивый, изломанный жизнью человек опустился на колени, целуя руку Маркуса.

«Не говори ничего! – взмолился я мысленно. – Не надо слов!Не давай ему обещаний, не клянись…»

– Я сделаю все, Йенс, – прошептал Маркус. – Все что смогу…

Йенс все стоял перед ним на коленях, держа за руку. Ждалчего-то. Я тоже присел перед ним, заглянул в глаза.

– Йенс… вставай, Йенс.

Монах тяжело поднялся, все еще не отрывая глаз от Маркуса.

Сквозь окно донеслось хлопанье кнутов – кучер, перемежаяудары руганью, отгонял с дороги дурную собаку, привязавшуюся к дилижансу. Мывъезжали в село.

К полудню следующего дня дилижанс остановился в Крайове.

Спокойнее всего было бы продолжить путь в Иудею вместе состальными паломниками. Они уже договаривались с местными возчиками, что должныбыли везти их до самого Стамбула, а уж оттуда, морем, в Иудею.

Но нам надо было ждать товарищей. К тому же без документовни я, ни Маркус о свободном проезде и мечтать не могли.

Мы постояли во дворе караван-сарая, разглядывая османскиедилижансы. Впечатление странное – никаких закрытых кабинок для уединения, окнанезастекленные, так что вся дорожная пыль будет лететь на путешественников, накрыше столько скамеек, что удивительно – как не проламывается.

– Дороги плохие, – предположила Хелен. – Часто приходитсятолкать дилижанс на подъемах, вот и нужно побольше пассажиров третьего класса.

– Страна беднее, вот и вся разгадка, – скептически заметиллекарь.

Возчики, льстиво улыбаясь, бродили среди паломников. Хваталинас за рукава, заглядывали в глаза, на ломаном державном предлагали довезтибыстро и дешево. Дилижансы отсюда шли не только в Стамбул, но и дальше, по всейИмперии. Когда смуглый и юркий кучер начал уговаривать Жана отправиться вБагдад, «большой город, славный город!», я едва удержался от смеха.

Барон Жан Багдадский выдержал напор стоически. Видно, успелпривыкнуть к своему насмешливому титулу. В итоге тот же самый кучер, чтособирался гнать дилижанс в Багдад, позвал своего приятеля, который на старойдвуколке повез нас к отелю «Каддеши», где останавливались в большинстве своеминостранцы.

Крайова – город небольшой, но все-таки город. Козы и коровыпо улицам не бродили, и даже дороги в большинстве своем были мощеные и немножкоприбранные. На нас особо не косились – здесь останавливалось много паломников иторговцев – и из Паннонии следующих, и из Хорватии. Говорят, что встречалисьздесь и самые непримиримые из гайдуков, ушедших после разгрома через границу инашедших пристанище в Османской империи. Но следили за ними власти строго, и набывших соотечественников они не покушались, как бы им того ни хотелось.

Возчик все оборачивался, одобрительно цокал языком иулыбался – то ли выражая приязнь, то ли радуясь, что наняли именно его. Каждыйраз приходилось одобрительно кивать в ответ, и к концу поездки добродушнаяфизиономия османца опротивела всем.

«Каддеши» был отелем новым, построенным с оглядкой наДержаву, поскольку предназначался большей частью для ее подданных. Пять этажей,на каждом большие веранды, в жарком климате незаменимые, и еще шестой этаж – срестораном. Несмотря на наплыв посетителей, нам удалось снять два номера, пустьи по цене, заставившей Жана разразиться горестными сетованиями.

Мы с Хелен, переглянувшись, сняли отдельный номер,предоставив Маркуса под патронаж Жана и Йенса. А уже через полчаса, приведясебя в порядок, сидели в ресторане.

Здесь, как уступка туристам, подавали завезенное из Державывино. Подавали за бешеную цену, с презрительной гримасой и в холстяном пакете,чтобы скрыть бутылку. Но нас порадовало и это. Мы сидели у самого края крыши,под туго натянутым полотняным тентом, защищавшим от солнца. Панорама сверхуоткрывалась замечательная – будь мы шпионами, задавшимися целью срисовать плангорода, легко бы это сделали. Официант подал шиш-кебаб, клятвенно уверяя, чтоэто лучший шиш-кебаб в городе, печеную айву, жаренные на решетке шампиньоны иайран. На какое-то время на душе стало спокойно, будто мы не спасались отпреследований, а подобно обычным туристам или паломникам отдыхали в чужойстране.

– А здесь ничего, – поглощая шиш-кебаб, сказал Жан. – Иочень вкусно. Жалко, жалко, что мои родовые владения не под Державой…

На мой взгляд, руссийский шашлык повкуснее шиш-кебаба, нобыло так славно, что спорить не хотелось. Я даже кивнул старику. А вот Маркусзаговорил:

– Я обещаю, Жан, ты будешь владеть Багдадом.

Энергично жевавший лекарь на миг перестал работатьчелюстями. И я почуял, как между Жаном и Маркусом повисло что-то, несказанное.Лекарь молчал, забыв об остывающем шиш-кебабе, смотрел на Маркуса. Так смотритна своего сына, вдруг отобравшего тяжелую поклажу, старый отец. Смотрит,впервые понимая, что ребенок вырос.

– Пока ты будешь его возвращать, у меня выпадут последниезубы, – сказал Жан наконец. – Лучше передай мне тот соус, дружок.

И все-таки я понял – он дрогнул. Маркус оправился после тоговечера, преодолел растерянность от встречи. Снова стал будущим Искупителем, ане сопливым младшим принцем.

Не только я, все это поняли.

Официант принес нам кофе: вкусный, хотя и слишком уж сдобренныйкардамоном по новомодной османской манере. Я спросил сигару и, вспомнив старое,осведомился: нет ли медовых сигар? Официант удивился, но обещал узнать.

– Мы долго будем ждать остальных? – спросил Жан. Поймав мойудивленный взгляд, пояснил: – Ильмар, ты не хуже меня понимаешь, что в любуюминуту…

– Надо ждать, – ответил я. – Вот сколько надо, столько ибудем. День, неделю…

Жан, по-птичьи вздернув голову, смотрел на город. Потомвздохнул, сказал: