— Отлично, — проворчал Джоджо, — я их вижу. К чему ты клонишь?

— Прис-с-соединяйся, — прошипело чудовище. — Она уже заждалас-с-сь тебя.

Джоджо посмотрел на свои ботинки и тяжело вздохнул.

Он не знал, о ком говорит этот дьявол, но все равно тихо сказал:

— Я люблю ее.

— Яс-с-сное дело.

— Я убил ее, выходит?

— Да-а-а-а.

— Не ее одну, а всех их.

— Вс-с-с-сех.

— Весь этот гребаный городишко.

— Вс-с-с-сех, кого ты так с-с-сильно любил.

Всхлипнув и застонав, Джоджо поднял голову и оглядел амбар, гадая, кто это был, какую непорочную душу он обрек на сей арлекинский ад. Бет, Сара, Теодора? Или кто-то другой? Он знал, что это мог быть почти кто угодно. Он проклял их всех.

— Прис-с-соединяйс-с-ся.

Музыка стала такой пронзительной и ужасающе громкой, что походила на сирену воздушной тревоги. Джоджо поморщился, затем шагнул вперед, зацепившись ногой за что-то — за Теодору или за то, что от нее осталось. Только кожа, волосы и платье. Раковина, сброшенная демоном-насмешником. Он крепко зажмурился и перешагнул через эти останки, влившись в людской круг.

Люди болтали, но их голоса полностью заглушал вой сирены. Джоджо пробрался сквозь толпу и вышел на середину усыпанной сеном танцплощадки, где Эдди и Нэнси продолжали неуклюже кружиться. Лицо мальчика было пепельно-серым, глаза опухшими и красными. Перекрикивая лязг каллиопы, он сказал:

— Я просто попытался сбежать, мистер Уокер, но он не позволил. Он не дал мне уйти.

— Я знаю, сынок, — ответил Джоджо, но даже сам себя не расслышал.

Девушка все еще была беременна. Ее живот вздувался под ситцевым платьем, до сих пор отягощенный нерожденным ребенком — таким же пленником, как и все остальные. Да, Нэнси морщилась от боли, но все равно танцевала. Все они танцевали.

На мгновение человек с белой как снег кожей, одетый в одну набедренную повязку, положил костлявую руку на плечо Эдди. Эдди тут же отстранился от Нэнси, и костлявый мужчина двинулся вперед, чтобы возобновить танец. Насколько Джоджо мог судить, это был Хэл Уайт, давешний человек-скелет. Эдди же тем временем взял себе в пару пухлую бородатую женщину. Они повернулись друг к другу и звонко поцеловались.

— Я бы уж давно полег во Франции, — громко сказал Эдди, и бородатая женщина прыснула от его слов. — Но мне не дают выйти. — Он всхлипнул, оросив слезами бороду партнерши. — Я не могу уйти, даже чтобы меня просто убили.

Неподалеку Львиный Джек поднял над головой массивную штангу, натянув на лицо сумасшедшую улыбку. Нетти Увертюр, засмотревшись на него, чуть не выпустила из рук кофейник. У ног Джоджо сновала маленькая коричневая обезьянка в выцветшей темно-бордовой феске. Приземистый усатый мужик бегал за ней, бормоча что-то на непонятном Джоджо языке. Сирена каллиопы рождала пронзительный звон в ушах, делая всякое понимание едва ли возможным.

Он покачал головой и попятился назад, прочь от толпы, к открытым дверям сарая. Ему хотелось подышать свежим воздухом, но он застыл в полушаге от наступающей на него обсидиановой дьяволицы. Она гарцевала к нему на козьих ножках, ее ужасная пасть была широко раскрыта и сочилась слюнями. Когда существо приблизилось, оно вонзило свои острые когти в плоть собственной груди и распахнуло ее. Угольно-черная кожа ушла назад парой массивных портьер, и через мгновение кто-то еще явился из потусторонней плоти и занял ее место, даже не сбившись с поступи.

— Привет, Джоджо, — сказала Бет.

Она едва удостоила его взглядом, проплывая мимо; ее белое платье сверкало в свете фонаря как бриллианты. Она никогда не выглядела лучше. Даже в день их свадьбы. Даже в самую первую их встречу, когда Джоджо только-только увидел веснушчатую брюнетку с глазами, похожими на капельки кофе, и улыбкой, не перестававшей растоплять его сердце (а ведь пришел день, когда она перестала улыбаться).

Бет сияла от счастья. Она была жива. При виде нее гримаса Нэнси стала еще гуще.

Бет прошла за двери сарая, остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на мужа.

— Так ты идешь? — спросила она.

Стиснув руки в кулаки и понимая, что все это новый обман, он рявкнул ей в лицо:

— Нет!

Лицо Бет вытянулось.

— О, Джоджо, — печально промолвила она, доставая из воздуха маленький револьвер.

— Бет, — прошептал Джоджо, но она уже поднесла его к виску и выстрелила. Сцена, которую он миллион раз прокручивал у себя в голове, снова повторилась.

Бет обмякла и рухнула на землю. Казалось, никто этого даже не заметил.

Джоджо всхлипнул и почувствовал, как у него щиплет глаза. Он насухо вытер их волосатыми костяшками пальцев и, перешагнув через труп жены, вернулся на середину импровизированного танцпола. Он оглядел кислые лица медленно и неуклюже топчущих пол танцоров; его взгляд упал на вилы, прислоненные к тому же самому штабелю тюков сена, на который он положил Теодору, когда та подвернула лодыжку. Он подобрал их и, вытянув вверх, поддел зубцами одну из проволочных корзинок, где был укреплен фонарь. Вытащив его оттуда, он опустил вилы и на мгновение встретился взглядом с парочкой мужчин, стоявших в обнимку в обрамлении молочной мглы в задней части сарая. Черный Гарри Эшфорд и Зазывала Дэвис жеманно улыбались ему. Джоджо сухо осклабился им в ответ.

— Идите к черту, — прорычал он.

— А мы уже у него, — хором ответили мужчины.

— И ты сам — тоже, — добавил Гарри низким скрипучим голосом, который прозвучал совсем рядом с ухом Джоджо.

Ухмылка сошла с его губ, и он швырнул в них фонарем. Эшфорд и Дэвис исчезли, прежде чем фонарь ударился о стену и взорвался огненным шаром, пролив капельки света на разбросанное по полу сено. Кто-то закричал и двери сарая захлопнулись, когда пламя стремительно распространилось, захватывая снопы сена и взбираясь на стены. Взбиралось оно и на танцующих. Ярко-оранжевые цветы распускались тут и там, когда платья, брюки, жакеты и камербанды[30] вспыхивали на паникующих танцорах и танцовщицах, стучащих в закрытые двери, сбивавших друг дружку с ног, умирающих с проклятиями на губах.

Усевшись на перевернутое медное ведро, Джоджо стал смотреть, как они сгорают. Нэнси первой превратилась в столб черно-серого пепла, развеявшегося в воздухе, за ней последовали другие — бородатая женщина, Филлис Гейтс, Хэл Уайт — человек-скелет. Ад принял их всех: в мгновение ока в сарае не осталось никого, кроме Джоджо. Все остальные превратились в пепел, даже костей от них не осталось.

Жар обжигал, дым скапливался в легких, и Джоджо почувствовал, как его сознание постепенно затуманивается, а мир убегает вдаль. Был ли этот мир реален? Было ли реальным хоть что-то? Наверное, он так и не узнает.