Теодора провела это время, обдумывая чисто экзистенциальные вопросы. Есть ли вообще Сент-Луис или какое-то другое место? Ответ напрашивался сам собой. Странное дело… наверное, так было всегда. Она ждала, что мальчик спросит ее, что там, за пропастью, но догадывалась, что он тоже знает.

Больше ничего не было. Потому что больше Эшфорд ничего не создал.

Свет, горевший в отдалении, оставался единственным ориентиром. Час был поздний, и ей всего-то хотелось лечь и заснуть и, возможно, никогда больше не просыпаться. Кроме того, она утомилась, нося мальчика на закорках целый час. Теодоре казалось, что с каждой минутой он весит больше. Джоджо рос, причем очень быстро.

Не зная, что сулит ей этот свет, она осторожно положила мальчика на мягкий мох и на цыпочках пошла вперед одна. По мере приближения деревья будто сами услужливо расступались перед ней. Когда наконец показался источник света, Теодора вздохнула.

Прямо посреди чащи в воздухе парил огромный мерцающий киноэкран.

Перед ним на пеньках и в переплетении корней расселись человек двадцать в темных одеждах. Их глаза были прикованы к экрану. Теодора и сама едва могла отвести взгляд: ей было любопытно и страшно, хотелось узнать, что стоит за цветным названием фильма, выплывшим в центр экрана:

Но пленка тут же сгорела, изображение выродилось в пузырящееся желто-зеленое месиво. Экран стал совершенно белым, и зрители испустили дружное недовольное у-у-у.

Теодора, снова спрятавшись за дерево, молча наблюдала за происходящим. По двое-трое недовольно ворчащие зрители вставали и разбредались по сторонам, исчезая в чернильных тенях леса. Экран потускнел. Кто-то тронул Теодору за плечо — и она громко вскрикнула.

Молниеносно развернувшись, попятилась прочь от Зазывалы Дэвиса. Тот стоял прямо перед ней, заложив руки за спину и ухмыляясь до ушей. Он снова был при прежнем параде — в отглаженном синем костюме, с волнистым галстуком-бабочкой. Шелковистую шевелюру, аккуратно зачесанную на две стороны, в середине разделял пробор. Он поднял руку, коснулся плеча Теодоры и игриво отсалютовал.

— Сегодня кино не будет, — тихо сказал он. — Видите ли, фильм еще не снят.

Теодора оскалилась.

— Что еще тебе нужно? Мало наших невзгод?

Улыбка Дэвиса растаяла, какое-то время он рассматривал свою ладонь прежде чем сотворить некий трудноуловимый жест и вытянуть прямо из воздуха розу на длинном стебле. Сунув стебель в зубы, он проделал еще один пасс, и роза переломилась надвое. Та часть, что осталась у него во рту, превратилась в сигару.

— Ну и последний фокус, — произнес он нараспев, и из его указательного пальца вырос тонкий и длинный язык огня, от которого он прикурил. Несколько секунд Дэвис усердно пыхтел, пуская дым колечками изо рта и ноздрей, затем глубоко вздохнул.

— Несколько лет назад, — сказал он, не сводя глаз с тлеющих угольков на конце сигары, — я посмотрел фильм под названием «Битва полов». Он был немой, 1914 года, я думаю. В том фильме ничего особенного не было, разве что Гриффит, режиссер, как вы понимаете, снял ту же самую картину много лет спустя, году этак в двадцать восьмом. Как думаете, Теодора, почему мистер Гриффит так поступил?

Она молчала, глядя на фокусника усталыми глазами.

— Что ж, — протянул он, пуская дым. — Во-первых, у новой версии появился звук. Как это тогда называлось, «мувитон» — звук поверх кино[31]. Инновация, скажу я вам. В том фильме даже песенка была — «Просто прелесть» называлась. Слова помню до сих пор, верите ли! Любил я тогда кино… и до сих пор люблю. Магия, творящая фильм, совершенно иного рода. До так высоко поднятой планки иллюзионизма всем этим балаганным шоу расти и расти. Они, в сущности, никогда не дорастут. Никогда, Теодора. И даже… м-да, что-то я отвлекся. Все меняется, моя дорогая, вот главная мысль. Мы учимся на собственных ошибках, на несовершенстве. И если что-то пошло прямиком коту под хвост, всегда можно попробовать еще раз, так ведь? Если смелости хватит. А мне ее не занимать, как считаете? — Его ухмылка снова стала шире, с краев губ повалил дым. Теодора сделала еще несколько шагов назад. — Та, вторая, версия «Битвы полов» мне куда больше понравилась — она была лучше по всем статьям! Думаю, вторая версия Литчфилда мне тоже скорее придется по душе.

— Но… от города ничего не осталось, — пробормотала она, устыдившись мимолетной запинки в голосе. — Ничего и никого.

— Это не так. Остались вы, миссис Кевинью, Мальчик Псоглавец тоже. — Сказав это, Дэвис развернулся и крикнул в темноту: — Иди сюда, малыш, иди на свет! От меня тебе вреда не будет.

— Стой там, Джоджо! — крикнула Теодора. — Этот тип — не человек вовсе, а… монстр!

Дэвис захихикал:

— Я-то монстр? Да вы мальчонку видели? Пресвятые небеса…

— Он всего лишь ребенок!

— А я — всего лишь антрепренер, дорогая моя.

Мальчик вышел из тени, потирая усталые глаза кулаками. Вид у него был вялый и озадаченный. Он окинул взрослых недоумевающим взглядом.

— Привет, Джоджо! — прокудахтал Дэвис, склоняясь. — Скажи-ка, дружок, хотел бы ты жить-поживать в приличном месте? В настоящем доме и с настоящей кроватью?

— Мы всё сожгли, — произнесла Теодора.

— Далеко не всё. А что сожгли, то отстроите. Если люди вообще что-то делают, то лишь так, разрушая и восстанавливая. Снова и снова. Будет новая жизнь, новый шанс… новый Литчфилд…

— Новая ложь, — закончила она.

Зазывала Дэвис резко обернулся и зашипел на нее, его глаза горели желтым огнем.

— Как будто у вас есть выбор! — взвизгнул он.

Теодора отпрянула от мага и врезалась в дерево. Она споткнулась и упала, отползая от Дэвиса. Но прежде чем он успел кинуться на нее, Джоджо, подпрыгнув высоко-высоко, обрушился Дэвису на плечи и впился полусгнившими зубами тому в шею, а когтями — в лицо. Дэвис закричал и ударил волосатого ребенка, но Джоджо удержался на нем.

— Джоджо! — закричала Теодора. — Джоджо, нет!

— Я тебе не позволю! — прокричал мальчик срывающимся голосом. Его тон огрубел вмиг. — Ты отнял у меня всё. Всё!

На ее изумленных глазах Джоджо превращался в мужчину, не переставая царапать и рвать зубами лицо и горло Зазывалы Дэвиса. Кровь текла по его щекам и шее — черная как нефть.