и никогда так пристально меня не разглядывал. Даннтиэль смотрел жадно, напряженно, точно вот-вот набросится.

А мне даже его обвинить будет не в чем! Приползла, облизала, понадкусывала, а потом принялась голышом прыгать по кровати. Возмущение сменилось обреченностью: я сама виновата во всем, что произойдет дальше. А оно неминуемо произойдет, судя по взгляду.

– Эйвелин, – хрипло пробормотал мастер, с сосредоточенным интересом наблюдая за сменой эмоций на моем лице.

– Чего вам?

– Иди обратно.

Я помотала головой. Сначала ему придется меня поймать. Я сглупила, признаю! Но так просто не дамся.

– Еще три часа до рассвета, – он приподнялся на локте и шумно, размеренно выдохнул. – Так и будешь там сидеть?

Кивнула ожесточенно: глаз не сомкну. Слова не давались, и я поджала губы. Знала, открою рот – буду или хрипеть, или сипеть.

Данн резко вскинулся, обхватил меня прямо в одеяльном коконе, притянул и уложил спиной к себе.

– Ты чего так трясешься? Я тебя не съем, – глухо прошептал в самое ухо. – А вот на твой счет у меня теперь большие сомнения…

Ну, кошмар! Покусала королевского мастера, предварительно облизав. Для чистоты. Мало ли где он до меня валялся?

– Не бойся, драчунья.

– Боюсь, – призналась шепотом, купаясь в своей неловкости и тепле его рук.

– И если ты думаешь, что я не воспользовался ситуацией и не разглядел тебя во всех подробностях за те семь ночей, ты слишком хорошего обо мне мнения, – он поплотнее замотал меня в одеяло и собственнически положил руку поверх. – Я по твоим родинкам на животе могу «карту Звездносвода» нарисовать. По памяти.

– Проклятье! – всхлипнула, обреченно укладывая голову на подушку.

– И еще какое… зеленоглазое, – промурлыкал мерзавец. – Расскажешь, что тебе приснилось?

Горячее дыхание защекотало волоски на затылке, и мурашки привычно двинулись организованным строем вниз по позвоночнику.

– Что я дикая вирра, – пробормотала задумчиво, сонно жмурясь. – Сначала я замерзла, а потом нашла теплую пещеру. И там учуяла что-то…

– Что, Эйви?

– Точно не знаю. Что-то вкусное. Приятное такое, – вздохнула, понимая, что так мне пах сам Рэдхэйвен. – У меня аж живот скрутило – такой одуряюще невероятный был аромат. Я была дико голодной, замерзшей, одинокой, вот и… Я больше не буду, – сглотнула виновато. – Наверное.

Крепкие пальцы легли на мой живот и потянули назад, прижимая теснее к жениху-самозванцу. Напряжение которого чувствовалось даже через пару слоев одеяла и теперь передавалось и мне.

Сразу вспомнились и чудесный аромат, и терпкий солоноватый привкус кожи на его ребрах, и мое восторженное предвкушение… Ей Варху, странная реакция. Требующая проверки и осмысления. Если я его еще разок лизну, когда Рэдхэйвен заснет, это будет совсем-совсем странно?

Глава 29

Глава 29

– Это мне! – я бросилась со всех ног к ящику для магпочты, звеневшему на все лады и источавшему фиолетовую дымку. – Точно мне, даю гхаррово копыто на отсечение.

Выудила оттуда магкопию договора, отправленную отцом, и помахала ей в воздухе. Подруги расселись по кроватям, готовясь внимать.

Утром я рассказала им обо всех происшествиях, со мной приключившихся. И про темный дар, и про Диккинса, и про «визиты» Тьмы, и про теорию Граймса с обезболивающими шариками… Даже устала языком шевелить. Выдохлась. Раньше у меня и за полгода столько новостей не набиралось.

Я помнила предостережение Даннтиэля, но… если не верить лучшим подругам, то кому?

С утра пораньше, сразу, как вернулась в свою спальню, сбежав от сладко сопевшего Рэдхэйвена, я написала отцу. Потребовала немедленно выслать копию его с хитанцем соглашения.

Проспав всю ночь в жарких объятиях и чужом одеяле, я еще более отчаянно захотела свободы. Заставляла себя ее желать. Подталкивала, разжигала внутри огонь. Понимала, что еще немного, и сама не захочу выпутываться из сложившейся западни. Но вряд ли в будущем смогу себе простить эту девичью слабость.

– Должен быть какой-то выход, – пробормотала, разворачивая желтый листок. – Такой, чтобы папенька не пострадал.

Я, конечно, желала ему полуночного нашествия клопов-убийц, но исключительно понарошку.

Вдумчиво пробежалась глазами по документу. Стандартному, в чем-то даже скучному. Надо понять, в какую темную субстанцию и насколько глубоко я вляпалась.

«…В том, что по окончании текущего года будет заключен законный союз между единственной дочерью Эрнеста Адриуса Ламберта, девицей двадцати лет от роду, и сиром…»

Через три месяца?!

Ох, Имира Сиятельная, в каком бы иномирском гареме ты сейчас ни сидела, жахни его молнией хорошенько! Их. И того, и этого, обоих.

– Тут даже имени моего не указано! – возмущенно потрясла бумажкой. – Какая очаровательная обезличенность. Словно очередной намек, что моего мнения тут не спрашивают.

Вот только нет у папы других дочерей. А жаль, я бы с ними поменялась.

Так, идем дальше:

«…с момента бракосочетания… возлагаются все обязанности честной, порядочной супруги… До этой даты… пребывает в официальном статусе невесты… и имеет возможность продолжать обучение…»

Собственно, все. И ни слова о двусторонних обязательствах.

– Вот же гхарр линялый!

– Он тебе совсем не нравится? – пытливо протянула Рисса, заглядывая через мое плечо.

До чего неуместный вопрос! Я бы сама себе его в жизни не стала задавать. В целях сохранения душевного равновесия.

Может, и нравится. Немножко. Я теоретик, я не умею отрицать очевидные факты, если ими бросают прямо в лицо.

Греться в его руках нравится. Танцевать с ним нравится. Разгадывать его нравится. Нюхать его нравится. Кусать, облизывать… тоже, как выяснилось, ничего. Приятно.

– Эээв?

– Нравится. Временами даже сильно, когда убить не хочется и на суп отправить, – кивнула сосредоточенно и потерла заспанное лицо. – Но это совершенно неважно.

– Как это неважно? – поперхнулась Тейка, распихивая украшения по миниатюрным коробочкам.

Она вдруг с утра пораньше решила навести порядок в своей жизни и не сваливать все в одну кучу. Начала, уж понятно, с самого дорогого сердцу.

– Я не хочу, чтобы он мне нравился. Работаю в этом направлении, – проворчала, высматривая в зеркале «квахаров». – Рано или поздно у меня получится выкинуть этого мужчину из головы.

– Эв!

– Я бы, может, наплевала на свои принципы, – бормотала,