Но у НСЗ нет явного средства для такого рода неотложной помощи. Больницы считаются высокотехнологичными центрами передового опыта, занимающимися популярными штуками: диабетическими кетоацидозами, тиреотоксическими кризами, трансплантациями и серьезными травмами.

Социальные причины не служат основанием для приема, поэтому часть ритуала состоит в том, что семейный врач должен сконструировать хлипкого троянского коня правдоподобных медицинских оснований, лишь бы пациент получил доступ к этой помощи. Мы приходим к такому моральному компромиссу медленно, но неумолимо, и с годами подобные выдумки и притворство даются все легче. Многие болезни сопровождаются отчуждением — остается только выбрать самую подходящую. Таким образом, наши письма о приеме не являются откровенной ложью. Это всего лишь полуправда, безобидная маленькая ложь в погоне за большим благом.

Медицинское вмешательство хотя и является приятным дополнением, но обычно находится в самом низу списка потребностей пациента. Однако тому все равно придется терпеть бессмысленную суету — вопросы, подталкивание, — поскольку несчастный младший врач должен играть в эту игру до самого конца.

И тогда, в конце концов, ваша пациентка получит необходимую ей помощь.

У нас в Ирландии двоякое отношение к смерти. Пока она не наступила, мы защищаемся и сопротивляемся. Отрицание — наш самый популярный защитный механизм. Но после смерти (особенно если умер кто-то другой) наше отношение радикально меняется. У нас есть нечто, известное как поминки, — триумфальная церемония, прославляющая жизнь перед лицом смерти, признание того, что смерть — это достойный конец хорошей истории, которую стоит рассказать.

Смерть ребенка или молодого взрослого никогда не бывает справедливой, никогда не бывает правильной, но для пожилых людей поминки могут стать чем-то вроде посмертного сериала «Это твоя жизнь». Здесь и веселье, и дьявольщина, и всю ночь мы обмениваемся историями об усопших и об их подвигах.

Жизнь проста: ты родился, жил и умер. Ласточки улетели, ветви яблонь склонились к земле под тяжестью плодов, у Тайгера Вудса завелась новая подруга, листья пожелтели и покраснели — у нас полно метафор, обозначающих скоротечность жизни. Жизнь драгоценна, мимолетна и эфемерна, и разница между живыми и мертвыми — лишь вопрос времени.

Но все изменилось, в корне изменилось…

Я старомодный врач общей практики. Мы с доктором Финли[189] отлично поладили бы, пошли бы вместе выпить, может даже в клуб на Ибице, и т. д. Я все еще люблю вызовы на дом, я ценю драгоценные мысли, пришедшие в голову за чашкой чая и большущим куском домашнего яблочного пирога на кухне с бабушкой Арбакл, прежде чем выпить кварту сидра и улизнуть, чтобы бодренько перепихнуться с ее пышногрудой племянницей Салли посреди ячменного поля (отлично, я доел последний кусочек, и это кажется логичным продолжением).

Однако вызовы на дом не всегда хороши, особенно в такое жуткое время, как Хеллоуин.

Домик стоял в глубине леса. Как обычно на вызовах, где непонятно, как пройдет прием, я припарковался перед домом на склоне холма и оставил двигатель включенным, чтобы побыстрее уехать.

Сельская местность, такая знакомая днем, теперь казалась туманной и жуткой, и со всех сторон высвечивались угрожающие глаза овец. Вы, горожане, думаете, что овцы милые и невинные животные, но встаньте между стаей овец и их добычей: вас затопчут.

Двор фермы охраняла трехголовая собака с ножом и вилкой, что показалось мне любопытным, но соответствующим ситуации. Она ласково зарычала на меня, но я успокоил ее, засунув пальцы ей в ноздри и подержав, пока она не задохнулась. Животные реагируют на доброту, разве вы не знаете?

Смерть, похожая на скелета, сидела перед угасающим костром. Она указала на меня костлявым пальцем.

— У меня есть для вас задание, доктор, — сказала она тоном, который удивительным образом был одновременно замогильным и плаксивым. — Я страдаю от ужасного кашля и подумала: может… антибиотики?

Она шумно откашлялась и щедро сплюнула в костер, лишь слегка обрызгав меня. Раздались шипение и свист, и «был как призрак — отсвет красный от камина моего»[190].

Мои врачебные инстинкты всегда начеку, и по пятнам на шелковом галстуке я определил, что мокрота не была гнойной. Я твердо объяснил, что это вирусная болезнь и что нужно отдыхать и пить много жидкости.

Она обмякла от разочарования, затем снова оживилась.

— У меня спина болит, — сказала она. — Как насчет того, чтобы послать меня на рентген?

— Трудно, — сказал я, — в это время ночи на дежурстве будет только… костяк персонала.

Джо казался задумчивым как никогда, что немного взбодрило меня и заставило утро сиять ярче.

— «И так решимости природный цвет / Хиреет под налетом мысли бледным»[191], — заметил я.

— Я тут подумал, — сказал Джо, — не стоит ли заранее составить предварительное медицинское распоряжение?

Я был немного удивлен такой предусмотрительностью, первыми признаками беззащитности. Джо всегда был человеком, требующим немедленного удовлетворения всех своих желаний. Единственное, что он планировал, — это размер стейка на вечер или вид виски «Килбегган», который надо купить в 15:30.

— Так что бы ты хотел включить в предварительное медицинское распоряжение? — спросил я.

— Я могу дать тебе список, там вся информация. Я люблю раздавать списки. Это избавляет меня от необходимости объяснять все самому — можно подумать, у меня нет своей жизни. И самое важное, — продолжал он. — Я хочу большой телевизор с плоским экраном, со спутниковым спортивным каналом, каналом с гонками и подписку Netflix.

— Может выйти недоразумение, — сказал я. — Предварительное медицинское распоряжение — это юридический документ, в котором оговаривается, какие действия следует предпринять относительно твоего здоровья, если ты недееспособен. У нас должен быть один подписанный и зарегистрированный документ, чтобы какой-нибудь большой потный парень без необходимости не колотил нас радостно в грудь. Но наличие большого телевизора в палате там точно не предусматривается.

Джо не смутили такие незначительные детали.

— Когда я буду умирать, — настаивал он, — я хочу большой телевизор. Сначала выключишь меня, и только потом — его.