одного человека отравить Диона. Осознав это, дама была шокирована до глубины души. Испытывая отвращение к непристойностям Целия и его наклонностям убийцы, рассерженная на то, что он обманом заставил ее оплачивать свои преступления, она решилась принять меры; эта дама согласилась выступить на нашем суде свидетельницей. Это смелый поступок — сделать себя врагом убийцы, и, как выяснилось, он чуть не стоил ей жизни. Чтобы заставить ее замолчать, Целий решил прибегнуть к яду.

— Тем из нас, кто часто посещает суды, знакома эта печальная схема, — сказал Геренний, понижая голос до доверительного тона. — Стоит человеку один раз скатиться до того, чтобы подсыпать яд другому человеку, как рано или поздно он снова прибегнет к этому. Отравительство становится привычкой, тайным пороком, подобным некоторым другим вещам, которыми люди занимаются в темноте. Отравитель, если только его не остановит закон или боги, будет совершать свои низкие преступления снова и снова.

Так, впав в этот порок, пытаясь отравить Диона, — если только это было его первое отравление! — Целий, естественно, решил прибегнуть к яду, чтобы избавиться от опасной для него дамы. Но прежде он испытал средство убийства на одном из своих рабов (не на одном из старых, доверенных рабов, разумеется; для проверки яда Целий приобрел специального раба, как обычно покупают дешевое платье, чтобы пустить его на тряпки, а потом выкинуть прочь. Если Целию придет в голову отрицать этот факт, то пусть он предъявит суду этого раба живым и здоровым). Затем Целий вступил в сношения с несколькими рабами из дома этой дамы (как типичный отравитель, действуя по испытанной схеме) и попытался подкупить их, чтобы они подсыпали своей хозяйке яд. Но преданные рабы выдали даме его план, и она благоразумно решила устроить ловушку агенту Целия, когда он должен был передать рабам смертельную отраву.

Далее Геренний дал неприкрашенное описание бедствия, произошедшего в Сенийских банях, вызвав смешки среди слушателей; эта история успела стать известной. Подтвердить этот инцидент в качестве свидетелей, сказал он, смогут рабы, которых Целий пытался подкупить, Для того чтобы не подвергать их унизительной пытке и наградить за преданность, дама отпустила их на свободу, и они, таким образом, будут свидетельствовать в качестве вольноотпущенников.

Геренний с негодованием вздохнул:

— План Целия отравить Диона не удался. Также не удалась и его первая попытка отравить даму. Но Целий не оставил своих стараний! Всего несколько часов назад эта дама находилась на волосок от смерти благодаря неутомимым, коварным усилиям Целия убить ее. Посмотрите на нее, на это бледное лицо, на эти потухшие глаза, на беспомощную дрожь ее тела! Достаточно лишь увидеть ее, чтобы понять, что произошло нечто ужасное. «Что же такое ужасное могло произойти?» — спросите вы. Но нет, я воздержусь от перечисления мерзких деталей этой последней, почти ставшей успешной попытки Целия убить ее. Поскольку боги сочли необходимым спасти ее от смертельных планов Целия, пусть сама она и расскажет эту историю. Пусть рассказ об этом невероятном спасении прозвучит из ее собственных дрожащих уст. Мне остается лишь молить богов, чтобы она смогла оправиться и чтобы у нее хватило сил выступить свидетельницей на нашем суде!

В отношении этого последнего из упомянутых преступлений Целия судьям будет предложено также выслушать записанные признания злокозненной рабыни, которая поддалась на искушения Целия и предала свою госпожу. Ее показания как раз в эту минуту извлекаются под пыткой, как того требует закон.

Но по этому делу будет еще и третий свидетель, появление которого станет сюрпризом для многих. Тут Геренний с холодной улыбкой бросил взгляд на скамью, расположенную напротив:

— Полагаю, что показания этого человека представляют особый интерес для защиты. Достопочтенный Марк Цицерон не раз сам называл его «самым честным человеком во всем Риме». Подожди, пока не услышишь, что этот человек расскажет о попытке отравить эту даму, Цицерон! Интересно, что ты тогда скажешь о мерзком убийце, который сидит сейчас рядом с тобой?

Это показалось мне умным, но опасным ходом со стороны Геренния — придержать опасные разоблачения его свидетелей и для большего эффекта дать им появиться лишь в конце разбирательства, вместо того чтобы включить их в свое выступление в начале, где он мог бы придать им необходимую форму и превратить их в тяжкое обвинение. Но зато подобная тактика могла рассчитывать на симпатию, которую вызовет непосредственный рассказ чудом избежавшей яда женщины; кроме того, защита оказалась в невыгодном положении — теперь перед ней стояла задача заранее предугадать и нейтрализовать любые сюрпризы, которые могли повлечь за собой такие свидетельские показания. Кем, подумал я, мог быть этот «самый честный человек во всем Риме»? Я взглянул на Цицерона, чтобы увидеть его реакцию, и обнаружил, к крайнему своему удивлению, что он смотрит прямо на меня.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

— Я ни на йоту не верю в то, что он отравил ее, — сказала Вифания, — не больше, чем я верю тому, что он убил этого египтянина.

После трех долгих выступлений суд разошелся пораньше, чтобы дать возможность ораторам-защитникам последовательно выступить на следующий день. Вифания и я немедленно отправились домой, где она продолжила подготовку к пиру Клодии, хотя до наступления вечера оставалось еще несколько часов.

— Но Клодия настаивает на том, что он это сделал.

— Она ошибается. — Вифания нахмурилась на свое отражение в полированном зеркале, которое держала в руках. — Нет, это ожерелье не подойдет. Дай мне серебряное.

— Тебе придется с чем-то примириться, — сказал я. — Один из них лжет. Жаль, что тебе приходится выбирать между Клодией и Целием. Трудный выбор для всякого!

— В данную минуту я собираюсь выбрать ожерелье, — сказала она. — Вон то серебряное, пожалуйста.

Я принялся осматривать ее туалетный столик и потерялся среди глиняных коробочек с притираниями и небольших стеклянных пузырьков с духами. Мой взгляд натолкнулся на что-то ярко-красное.

— Что это такое?

— Где?

Я поднял маленькую глиняную фигурку Аттиса, в точности похожую на те, что я видел в комнате у жены Лукцея и на туалетном столике у Клодии. Улыбающийся евнух стоял, сложив руки на толстом животе, с красной фригийской шапкой на голове. Вифания увидела его отражение и опустила зеркало.

— Ты не должен прикасаться к нему.

— Откуда это у тебя?

— Его принесли, пока мы с тобой были на суде.

— Я спрашиваю, откуда это у тебя, а не когда его принесли.

— Это подарок.

— Кто тебе его прислал?

Вифания забрала фигурку у меня из рук и поставила обратно на столик, затем вытащила из кучи разложенных на нем предметов длинное серебряное ожерелье и потянулась