Тимофей Прокопьевич сказал в Минусинске, что золото придется сдать Евдокии Елизаровне в Государственный банк в Красноярске: «Прииски еще не национализированы, и произвола быть не может. Там оформят, как полагается». И Дуня охотно согласилась поехать в Красноярск. На две недели они задержались в Минусинске, и тут нежданно привалило счастье: инженер Грива передал Дуне имущество утопшей сестры и деньгами семь тысяч – кругленькая сумма, тем паче для Дуни с ее пустым кошельком! Она ничего подобного не ожидала от Гривы и не слышала, что у Дарьюшки имелись деньги, хоть не миллион, а деньги же, да еще золотом – чистейшими империалами! Хоть на зуб возьми, хоть царскою водкой испытывай!

Дуня сперва растерялась:

– Про вещи Дарьюшки и про золото, Гавриил Иванович, никто не знает, а вы отдаете мне. Дарьюшка была вашей женой, и золото ваше, значит. И вещи. С чего мне-то отдаете?

Инженер Грива ответил:

– Как вы помните, Евдокия Елизаровна, я вам сказал: ваша покойная сестра не была моею женой. Если уточнить – ее действительным мужем был комиссар Боровиков, с коим я не имел, не имею и не собираюсь иметь никаких отношений. А посему – ни вещей, вплоть до пуговиц, гребней и прочего, ни ее личного капитала, полученного, надо полагать, от Елизара Елизаровича, я не намерен присваивать. Своего достаточно. Да-с! И вам советую не говорить про эти деньги – незамедлительно отберут и в кутузку посадят: подумают, что у вас еще миллион! Мы с братом Арсением уезжаем навсегда из России. Эмигрируем в Южную Америку, в Монтевидео.

Грива сам сложил и увязал вещи Дарьюшки: две зимних шубы, пальто демисезонное и два летних, накидка японская и еще одна накидка бельгийская, новехонькая, ни разу не надеванная, перина пуховая, три подушки, два одеяла, ящик с бельем, платьями и всякими безделушками, вплоть до пустых флаконов из-под французских духов, три пары галош, две пары ботинок, две шали и полушалки еще, шляпка, множество книг, от которых Дуня Христом-Богом отмахивалась, но Грива все-таки упаковал их, а потом вызвал управляющего заведением доктора Гривы, Антона Цыса, приказал заложить пару лошадей и лично сам отвез Дуню к Василию Кирилловичу Юскову, где она остановилась на квартире.

– Ну, прощайте, Евдокия Елизаровна! – поклонился Дуне и не подал руки. Как деревянный будто. Сел в кошеву, гикнул на гнедых и умчался.

Дуня осталась с узлами и чемоданами у ворот, глядя вслед кошеве.

«Боженька! Какие же бывают дураки на белом свете! – подумала она и расхохоталась. – Надо же, а! Индюк! Чистый индюк. Из России уедет, подумаешь, велика потеря! „Эмигрируем“! Катись колбаской, инженер пригожий».

Вскоре Дуня выехала с Тимофеем Прокопьевичем из Минусинска. За деревней Быстрой их обогнали на тройке братья Гривы – Гавриил Иванович и Арсений Иванович, он же профессор Арзур Палло.

Санный путь был проложен Енисеем по льду среди торосов. Случилось так, что кошевы зацепились. Пока их растаскивали, Дуня с Тимофеем стояли у дороги. Младший Грива даже не поклонился в их сторону, будто знать не знал. А старший, чуть кивнув, обратился к Боровикову:

– Вы все еще хлеб давите из крестьян, Тимофей Прокопьевич? Вот чем закончились наши прошлогодние споры о диктатуре партии большевиков!

– Не партии большевиков, а пролетариата, – напружинясь, ответил Тимофей.

– Оставьте, господин Боровиков! Моя сестра назначена работать в УЧК. Что же, вы ее тоже причисляете к так называемому пролетариату? И комиссаром в полку она была по назначению такого же пролетария – господина Дзержинского, – язвил Арзур Палло, раскуривая папиросу. – Впрочем, мне все ясно: Россия скатилась к разрухе, какой не переживала даже Мексика за долгие годы гражданской войны. Там у нас, к счастью, не было ни ВЧК, ни партии большевиков.

– И потому революцию в Мексике раздавила буржуазия, – отпарировал Тимофей Прокопьевич.

– Уж лучше пусть будет буржуазное правительство и относительная свобода, господин Боровиков, чем единовластие и диктатура большевиков с ВЧК! Впрочем, мне теперь все равно… – Бросив недокуренную папиросу и не попрощавшись, Арзур Палло направился к кошеве, на пялах которой были уложены вместительные корзины и тюки.

Ненависть захлестнула горло Тимофею. Разрядить бы маузер в этих сволочей, которым там и родина, где хорошо.

– Пусть катятся колбаской, господа образованные! – поддакнула Дуня. – Подумаешь! Монтевидео!

На подъезде к городу Тимофей спросил Дуню: куда она думает устроиться на работу? Но Дуня уже успела забыть про работу: при ней же баульчик с золотом покойной Дарьюшки! И слитки, слитки!

– Мне бы сперва в гостиницу устроиться, Тимофей Прокопьевич, – уклончиво ответила она.

Тимофей помог ей занять отдельный номер в гостинице «Метрополь».

В реестре Красноярского Государственного банка появилась запись:

«Принято от гражданки Евдокии Елизаровны Юсковой, дочери Е. Е. Юскова, золотопромышленника и сопайщика акционерного общества пароходства и торговли, сопайщика приисков и рудников „Ухоздвигов и Ко“, на текущий счет компании два нестандартных слитка золота с печаткою „ЕЕЮ“. В одном вес 39 фунтов 5 золотников и 2 доли, в другом – 40 фунтов 3 золотника и 7 долей. Общий вес 79 фунтов 8 золотников и 9 долей. Казначей Румянцев».

Папашино золото Евдокия Елизаровна сдала в присутствии чрезвычайного комиссара Боровикова, но записано-то было на счет компании! А разве она не наследница Е. Е. Юскова?..

У Дуни за плечами будто золотые крылья выросли – она же миллионщица!..

После сдачи золота Дуня распрощалась с Тимофеем.

Разошлись, как будто и не ехали вместе – случайные попутчики…

Дуня шла деревянным тротуаром по Большой улице, разглядывая знакомый до мельчайших подробностей Красноярск, как вдруг остановил ее человек в поношенном пальто, узколицый, ничем не примечательный.

Приподняв шапку над головой, незнакомец учтиво сказал:

– Прошу прощения, мадемуазель. Не сочтите за дерзость…

У Дуни хищно сузились ноздри – кто-то из ее бывших клиентов! Еще чего не хватало в такой день, когда за ее плечами только что начали отрастать золотые крылышки.

– Вы меня не узнаете?

Дуня зло фыркнула:

– Представьте, милсдарь, не узнаю. И не имела чести знать!

Незнакомец посутулился, но робко дополнил:

– А я вас готовил, простите, в подготовительный класс гимназии. Поручик Гавриил Иннокентьевич Ухоздвигов, сын покойного Иннокентия Евменыча, сокомпанейца вашего папаши. Горный инженер, и, к великому сожалению, никому теперь не нужный, – представился Ухоздвигов.

Дуня моментально сообразила: этот человек – горный инженер. Значит, он нужен ей, как хлеб насущный!

– Простите, пожалуйста, Гавриил Иннокентьевич, – извинилась. – Я очень рада встрече!