Место, куда ушел этот ишак Дауд, чтобы его отец в гробу перевернулся, нашли почти сразу, по дымам. Горели дома, горели машины на единственной улице села, огонь жадно пожирал свою добычу.

– Движения нет, – доложил аль-Шишани.

– Русик… – приказал полковник.

Невысокий худенький парень соскользнул с подножки и растворился в траве – это было его особенностью, он как-то умел моментально приспосабливаться к среде. Он носил необычный для снайперов охотничий «Меркель» трехсотого калибра, патроны к нему крутил сам. И не промахивался…

Зайдя, никого не нашли, кроме мертвых, живой был только Дауд, а все мертвые были чеченцы. Дауд был привязан к дереву, и локти у него были прострелены. Инвалид теперь человек – полковник понимал, что руки придется, наверное, резать.

Аль-Шишани выслушал рацию.

– Русик лежку нашел. Два человека, у одного СВД, у другого иномарка какая-то была.

– Как это произошло? – обратился полковник к Дауду.

Дауд смотрел на полковника – и тому не понравилось то, что он видел. Чеченец не должен испытывать страха. А Дауд испытывал страх – он был в его глазах.

– Убей, – выдавил он, – ради Аллаха, убей.

Из кармана торчал белый клочок какой-то бумаги, амир достал его – это оказалась записка. Написано было по-русски, почерк ровный.

«Общая беда могла нас сблизить и сделать кровными братьями, но сделала кровными врагами. Вы решили, что вы волки, а мы овцы – но это мы волки. Это наши леса, наши поля, наши дома. А вы – беспородные дворняги, забывшие свое место. То, что ты видишь сейчас, произойдет со всеми вами, со всем вашим народом. В живых не останется никого из вас. Пусть тот, кто остался в живых, расскажет вам о нас. Можешь делать что хочешь, но твоему народу все равно не жить. Перебьем до последнего человека».

Полковник, стараясь казаться невозмутимым, сунул записку в карман.

– Сколько их было?

– Много… – Дауд кривился от боли. – Спецназ был.

– Спецназа больше нет.

– Аллахом клянусь, спецназ. Ради Аллаха, убей… не могу больше.

Полковник махнул рукой.

– В машину его. Этих тоже – на своей земле похороним. Уходим, быстро. Сожгите здесь все…

Чеченцы направились к домам. Один из них почти сразу задел настороженную в траве растяжку…

Бывшая Россия. Тамбовская область

Девятьсот шестьдесят восьмой день Катастрофы

В Тамбовской области произошло два знаменательных события. Первое – на нас серьезно напали твари, и второе – я познакомился с людьми, которым бесплатно отсыпал патронов и оружия дал. Последнего я не делал уже три года, с тех пор, как все началось. Да и до того – за мной благотворительности не замечалось.

Шли мы медленно. Железка, за исключением редких ее участков, не осматривалась года три, и что с ней могло за это время произойти – известно одному лишь богу, а тот нам не говорит. Плюс, конечно, то, что все эти три года и поезда не ходили. Мы специально поставили быком относительно легкую «машку», а спереди еще поставили две открытые платформы, на одной оборудовали огневой пост с ПКМ, на другом сидел Саныч и смотрел, что с рельсами. Машинист шел малым ходом, и если Саныч, наш главный логист, давал знак – тут же останавливал, и мы шли вперед, проверяли, что с рельсами. А дежурная смена огневого поста смотрела по сторонам, прикрывая от возможных проблем, которые не едят человечину (хотя говорят, что и едят), но зато могут иметь АКМ… да и старая «мосинка» сойдет для создания нам проблем.

А нам проблемы не нужны.

В некоторых местах под насыпью есть небольшие тоннельчики, это чтобы вода не скапливалась и не подмывала пути. Их не видно ни хрена. А тем более не видно, что там. Или кто там.

Я как раз в кабине локомотива задрых. Привычка быть всегда впереди не позволяла ехать в вагоне, а место там есть – подложил ватник и отрубился. Поезд идет, движок бухтит на малых… так когда-нибудь и до дома доедем. Проснулся от выстрелов… не сразу понял, что произошло.

Схватил свой обрез из ручного пулемета, выпрыгнул из кабины, чуть лодыжки себе не сломал. Жесткое приземление разбудило окончательно, и я захромал к месту происшествия.

– Что, на…

Все молча расступились – значит, погиб кто-то.

– Обстановку кто сечь будет – Пушкин? По местам!

Андрюха.

Один из молодых. Парень из деревни, пришел на завод. Лучшее, что может дать наша деревня – бесхитростный, исполнительный, сильный как бык. Точнее, хитрость-то в нем была. Деревенская такая хитрость, когда после десяти минут разбора полетов хочется дать в морду. А как дашь такому здоровяку.

Тварь атаковала, когда они шли по путям. Она и валялась как раз на той стороне путей, в нескольких шагах от насыпи – по ней врезали из всего, что было, от ПКМ и до «Вепря-12». Какой-то гибрид ящерицы и обезьяны, не хочу смотреть даже. И явно опытная: она атаковала только одного, и атаковала в голову – чтобы атакованный не смог обратиться, иначе твари такое мясо ни к чему. Андрюха был парнем исполнительным и потому носил шлем, способный защитить от пистолетной пули – «Сферу» с титановыми пластинами, старую, но действенную. Тварь ее не смогла прокусить – но в атаке сломала шею и почти оторвала голову. После атаки она попыталась скрыться – явно рассчитывала на то, что люди убегут и оставят мясо ей. Видимо, это было не в первый раз, просто она не сталкивалась с сыгранными и хорошо вооруженными СОГ[48].

Вот так вот, Андрюха. Все ты делал правильно, но бывает и так – не свезло просто. Как я семье-то объяснять буду? А?

Перекрестился, сказал – заворачивайте. Пошел обратно к поезду.

А на следующий день мы набрели на анклав живых.

Как получилось так, что в Кирсанове, городе на востоке Тамбовщины, через который шел наш путь, остались выжившие? Да все, в принципе, то же, что и у нас, только в масштабе меньшем – решительные люди и оружие. Все.

Если немного отвлечься – почему такого не произошло по всей стране? Я вот тоже никак не могу понять, почему. Точнее – не мог. Я как-то раз вспомнил, как я совсем пацаном – в деревне, где я отдыхал летом – спорил с дедом Григорием. Я был из города и был демократ, а он был из села и был на сто один процент коммунист. А спорили мы относительно того, в чьих руках должна быть торговля – в государственных или в частных. Я доказывал, что в частных, потому что без частного интереса или всем будет пофиг, или будет воровство. Дед Григорий доказывал, что торговля должна быть в государственных руках, чтобы не было больших наценок, он как-то не мог уложить в голове – как это всем пофиг и как это воровство? Он не мог понять, как такое бывает – из общего воровать?