Судя по докладам, четверо на улицах. Может, меньше – задвоение бывает. С них и начнем, посмотрим, что остальные делать будут.

А вот и остов грузовика, который я наметил как укрытие и ориентир.

– Однерка – Глазу, я на месте.

В это же время дагестанский пацан по имени Муса курил у «КамАЗа», думая о насущном.

Когда все началось, он в кутане[44] был, это его и спасло. Родственники отправили его подальше, потому что он избил Магомеда Бекбулатова, а у него отец мент. Запросто могли обвинить в терроризме и приземлить на зону лет на двадцать, а то и пристрелить. Вот его отправили в горы, туда, где на дороги и дома садятся облака, а по узким тропинкам трудно даже пешком пройти, – пока старики не договорятся.

Только не стало стариков. Никого не стало.

Трындец всему наступил.

Они не сразу узнали – откуда в кутане узнаешь. Просто хлеб не привезли. Они ждали, потом отправили человека, он не вернулся. Потом отправились сами…

Увидев, что происходит, Муса понял, что это Аллах покарал их за неверие. А чего говорить, в Махачкале менты, лицемерие, взятки – полный васвас, короче.

Они ушли обратно в горы.

Потом на них наткнулись чеченцы. То ли рамзановские, то ли еще какие – сказали, что соблюдающие. Муса пошел с ними. Дали автомат. У него дядя был водилой, умел – нужное дело по-любому.

Сначала он думал, что все хорошо будет, но теперь…

В Коране написано, что нет разделения между людьми, кроме как по искренности их веры и по чистоте их имана. Но он убедился, что для чеченцев, пусть они называют себя мусульманами, есть чеченцы и есть все остальные. Он аварец, а как был водилой, так навсегда и останется. Потому что не чеченец.

А возбухнешь – замочат.

С другой стороны, он сейчас в джамаате, живой – у других и этого нету.

Амир приказал им станцию держать, до возвращения – но они решили по округе прошырнуться, поискать русских рабов – рабов мало стало. Там какие-то терки у старших – а у них свое.

Вернутся, в Кизляре на базаре продадут. Особенно если телки будут…

Дауд решил еще по домам поискать, нет ли чего ценного, и баб объездить – тут их три было, товарных. А он остался у машины, потому что кому-то все равно сторожить надо, а он не чеченец, да и… Аллах не любит преступающих. Муса старался не гневать Аллаха лишний раз – потому что мало ли.

За это и умер Муса первым. Быстро и небольно.

В трех сотнях метров от него – снайпер с позывным «Третий» аккуратно подвел точку прицеливания к животу Мусы.

– Третий, работаю.

Сто пятьдесят седьмой, глушенный «Вепрь» харкнул пулей – и словивший пулю бородач начал оседать у «КамАЗа», цепляясь за угол дверцы…

– Третий, один на минус.

– Четвертый, корма.

– Третий, нос.

Там был еще один, он должен был обойти или слева, или справа, не обойти он не мог – в зависимости от этого снайперы и распределили точки прицеливания – нос или корма.

С кормы!

Боевик шагнул, потом еще раз, увидел упавшего – но сделать ничего не успел. Потому что винтовочная пуля ударила его в бок, подмышку, там, где тело не защищает бронежилет, и убила почти сразу. Четвертый, вооруженный снайперским вариантом ВПО-111 – на таком расстоянии попадал даже не в монету, а в гвоздь.

– Четвертый, у меня минус.

– Два минуса.

Тем временем Муса пошевелился, потом начал неуклюже вставать, примеряясь к новой, непривычной для него форме жизни…

Я видел не все со своей позиции… увидел мертвяка, бородатого, он еле шел, а на пузе болтался ментовский «калаш», хотя он не в форме ментовской был.

– Не стрелять.

Мертвяк явно не знал, что делать: он потоптался, ничего не увидел, потом вперевалку побрел обратно.

Я прикинул – кто бы ни был в селе, они вынуждены будут стрелять и тем самым демаскируют себя. В этом особенность сегодняшних перестрелок – тяжело раненный превращается в угрозу, он может в любой момент умереть, а потом восстать и наброситься на своих же. Потому же сейчас стараются наглухо не валить, подстрелить стрелка противника, чтобы он ожил и напал на своих же – новый прием. Что делать с ранеными, на совести каждого офицера.

– Ждем, не стреляем. Глаза, что видно?

– Движения нет пока.

– Принял. Все ждем.

Тем временем снайперы увидели, как из избы выскочил один… он путался в портках… потом второй и третий. Мертвяк увидел их и направился к ним.

– Тройка, вижу двоих.

– Четверка, троих.

Третий шепотом осведомился:

– Работаем?

– Погоди.

Ударил одиночный, потом еще один. Тем временем встал и второй мертвяк.

– Готовность. Как только соберутся.

Им надо будет понять, отчего умер их сородич. И они сгрудятся возле него, подставляясь.

Нет у них подготовки.

– Двое.

– Трое. Справа.

– Работаем.

Винтовки ударили в унисон, трое повалились.

– Третий, четвертый, минус три в центре. Один мертвяк двигается…

Тем временем бывший чеченский милиционер по имени Иса, увидев, что происходит на улице, решил, что надо валить.

Его биография была обычной, а винить его – все равно что винить волка в том, что ему хочется мяса. Из горного села, на взятку, чтобы поступить в школу полиции, собирали всем селом. Отучился в Ростове-на-Дону, там совершил групповое изнасилование. Это делалось по приказу старших, потому что если на человека ничего нет, то он сам по себе опасен.

На то, чтобы поступить в козырное управление – денег не хватило, начал обычным районным опером. Конечно, брал, большую часть отдавал начальству – если бы он был честным, его бы выгнали из полиции. Тут ему подфартило – приехал Мунаев, большой человек. Встретили как положено, барашка зарезали. Мунаев спросил, почему такой грустный. Выслушав проблему, сказал: «В коллекторы хочешь? Деньги потом отдашь, как заработаешь».

Так Мунаев оказался в козырном управлении по борьбе с экстремизмом ФСБ. Борьба заключалась в том, что на кого покажет начальство – тот и экстремист. А книжки или флешки подкинуть – нет проблем.

Обычно экстремистами становились дети тех, кто много говорил или долги не отдавал. Потому и коллекторы.

Когда началось – он в Городе был, хорошо, Аллах крепости руке дал в своих стрелять. Ведь это чужого просто завалить, если еще и кафира. А на своего как рука поднимется? Еще и кровная месть будет.