Два раза в неделю я хожу к психологу. Хоть я и стала чувствовать себя спокойнее, а кошмары с цепями и ошейниками никуда не ушли. Просыпаюсь посреди ночи и дрожу от страха, пока не понимаю, что это был сон. Знаю, что если не проработаю свою травму, будет только хуже.

С мозгоправом говорю много и обо всем. Рассказываю про маму, про детские страхи, про отчима. Особенно много про отчима. Сама от себя не ожидала, что буду столько о нем говорить. Психолог рекомендует закрыть гештальты, поговорив с отцом и задав ему все интересующие вопросы.

Мысль о том, чтобы навестить отчима в сизо, посещала меня и раньше. Я гнала ее прочь. Зачем? Что это даст? Он продал меня Керимовым, для чего мне его навещать? Но мозгоправ считает, что это нужно в первую очередь для меня самой. Тогда я соглашаюсь. Витя не хочет меня отпускать, но в итоге соглашается.

С уже внушительным животом, который никак не скрыть, я еду в сизо. Тюрьма — не самое подходящее место для беременных, но я стойко терплю досмотры, грязные коридоры, вонь. Наконец-то сажусь на высокую табуретку напротив грязного стекла и беру в руки сто лет немытую трубку.

Появляется папа. Увидев меня, искренне удивляется. Кажется, постарел лет на пятнадцать. Седины и морщин стало больше.

— Я тебя уже и не ждал, — хмыкает в трубку.

— Привет.

— Привет.

Что еще сказать? Не знаю. Просто смотрим друг на друга. Глаза отца опускаются на мой живот. Снова удивляется.

— Ты же не думал, что я в самом деле сделала аборт?

— Проклятая немка и тут меня провела, — хохочет. — Пригрел змею на груди.

— Знаешь, я подумала, ты очень плохо разбираешься в людях. Не видел опасность в Эмме Фридриховне, считал бесхребетной меня, слишком доверял Керимовым. Я уже молчу о том, что женился на корыстной женщине, которой от тебя были нужны только деньги, — имею в виду свою маму.

— Хм, возможно, — неожиданно соглашается.

— Зачем ты женился на маме? — задаю первый интересующий вопрос. — Зачем тебе была нужна женщина с ребенком? Ты же не любил маму на самом деле.

Смотрит на меня снисходительно, как на глупого ребенка.

— Двадцать лет назад в России были немного другие нравы. Еще было сильно влияние советского прошлого. Считалось, что если у тебя нет семьи, то ты какой-то неполноценный. Даже в бизнесе тебя всерьёз не воспринимали, если ты не семейный. Вот я и женился. Твоя мать умела вести себя в обществе, как леди, так что хорошо подходила на роль жены.

Интересный ответ. А главное — похож на правду. Жениться из деловых соображений вполне в стиле Григория Вершинина.

— Зачем оставил меня после ее смерти? Почему не отдал в детский дом?

— Многие бизнес-партнеры не знали, что ты моя падчерица. Я мог бы это публично объявить и отдать тебя в приют, но тогда бы меня осудили. Мол, так плохо обошёлся с бедной сироткой. Да и ты меня не напрягала. Проблем не доставляла, много денег не требовала. Иногда я вообще забывал, что ты есть. А потом ты мне даже пригодилась.

— Когда Марат изъявил желание на мне жениться, — не спрашиваю, а утверждаю.

— Да.

Ничего нового из откровений отца я для себя не открыла. Но все же хорошо, что он это озвучил. Мне нужно было услышать от него, а не догадываться самой.

— Ты знал, что Марат — сексуальный извращенец?

— Что?

— Марат — сексуальный извращенец, садист и маньяк. Ты знал это?

По глазам и по выражению его лица сразу понимаю, что не знал. Оторопело на меня глядит. Растерянно молчит.

— Не понимаю, о чем ты, — наконец, выдаёт.

— Марат психически болен. Он сексуальный извращенец.

— Ты шутишь?

— Разве похоже, чтобы я шутила?

Отец все еще изумлён.

— Нет, я не знал. Ты уверена в этом?

— Да, поэтому и сбежала с нашей брачной ночи, — хмыкаю.

— Он… — запинается, подбирая слова. — Что-то сделал с тобой?

— Да. А потом я сделала с ним.

Отец все еще выглядит недоуменным.

— Кхм, я не знал такое про Марата. Керимовы довольно скрытные люди.

— А если бы знал? Все равно бы силой выдал меня за него замуж?

Пожалуй, этот вопрос меня интересует больше всех остальных. Отчим молчит, пока я жадно всматриваюсь в его физиономию, надеясь прочитать ответ раньше, чем он его озвучит.

— Не знаю. Честно, не знаю. Мне бы потребовалось хорошенько это обдумать.

— Неужели тебе могло бы стать меня жаль? — произношу с сарказмом.

— Не знаю. Может, и нет.

— Нет — не отдал бы меня за него замуж или нет — не стало бы жаль?

— Не стало бы жаль. Но все же потребовалось бы хорошо подумать.

Ну что ж, такую правду я и ожидала услышать.

— Спасибо за честность.

— А что сейчас? Адвокат сообщил мне, что ты передала Керимовым в бессрочное управление доли в заводах.

— Да.

— Жаль.

— Я так не считаю.

— Зря ты, что ли, вышла замуж за сексуального извращенца? Так хоть заводы при тебе бы остались.

— Мне ничего не нужно. И я уже развелась с Маратом. А доли в заводах вернутся к тебе, когда выйдешь.

«ЕСЛИ выйдешь», добавляет внутренний голос.

Безразлично пожимает плечами.

— Как знаешь.

Я получила ответы на все свои вопросы. Больше мне здесь делать нечего. Внимательно смотрю на отца напоследок. Хочу его запомнить, что ли? Ведь больше никогда не увижу. И он тоже смотрит. Не то с грустью, не то с тоской.

— Я никогда не желал тебе зла, Даша, — произносит ни с того, ни с сего.

— Просто тебе всегда было на меня наплевать.

— Ну ты же не моя дочь. Было бы странно, если бы я тебя любил, как родную.

— Думаю, это наша последняя встреча. Прощай.

— Последняя? Не будешь меня навещать в колонии?

Он издевается?

— А должна?

— То есть, тебе все равно, что со мной дальше?

— Думаю, у тебя все будет в порядке даже в тюрьме. С твоими деньгами и связями будешь сидеть, как в санатории.

Под громкий хохот отца я кладу трубку и ухожу. На душе сразу стало легче.

Психолог помогает мне и в остальном. Уходят кошмары, я реже вспоминаю изнасилование. Наконец-то появляется сексуальное влечение. Я снова возбуждаюсь, когда вижу Витю без майки или когда просыпаюсь раньше и смотрю на него спящего. Но мне прописан половой покой до самых родов, так что приходится держаться.