И, воровато оглядевшись по сторонам, поспешно взбежал по главной лестнице, не выпуская Маришку. Та всё время запиналась, но всё же шла.

Варваре ничего не оставалось, как подняться следом.

Оказавшись в привычном уже спальном флигеле на третьем этаже, они остановились ненадолго. Только чтоб дух перевести, не больше. Маришка сипела, как глохнущий дирижабль.

Тут-то Варвара и заметила, что у них больше не было топора.

Глупая девчонка от досады зарычала. И в тишине этот звук был поистине оглушительным.

«Очень глупо», – подумал приютский, но решил пока не тревожить флигель другими лишними звуками.

Бра по-прежнему не горели. Щели под дверями, несколькими часами ранее, хоть, казалось, уже вечность назад, источавшие свет, были черны, как сам Навий сад. Вокруг ни скрипа кроватей, ни голосов.

Могло ли так оказаться, что, кроме них, не было в доме больше живых? Могло ли так оказаться, что Варвара снова права?

Но для Володи это было не важно. Он не простил бы себе, если б не убедился.

Приютский крадучись двинулся вперёд, увлекая за собой и Маришку. Та безвольной марионеткой с пустыми глазами плелась следом. Губы её всё время шевелились, но из них не вырывалось ни звука.

«Так покамест даже лучше».

Володя толкнул первую дверь. Та с протяжным скрипом отворилась, заставив его скривиться.

За ней было пусто.

«Дерьмо».

– Проверяй другие, – едва слышно бросил он Варваре.

В темноте, нарушаемой лишь далёким сиянием окна в конце коридора, её лицо светилось белизной. Варвара сжала губы, её широко распахнутые глаза блестели. Он знал, она очень боялась.

Но у них больше не было права на такую роскошь, как страх.

Чуть помявшись, Варвара всё же послушалась. Она тихонько скользнула к комнатушке напротив. Мягко отворила дверь.

И у неё это получилось без скрипа.

– Пусто.

– Просто проверяй. Молча.

Володя толкнул следующую дверь. Никого.

Три шага вперёд, сильный рывок и тихий щелчок Маришкиного запястья. А ведь даже не вскрикнула.

И ещё одна дверь.

Никого.

Володя кинул взгляд через плечо. Удостоверившись, что вторая приютская вполне сносно справляется с указом, он спешно двинулся вперёд. Игнорируя теперь прочие двери.

У него был здесь и свой интерес. Маришка правду говорила, что у него всегда и во всём имелась своя цель. Была она и теперь.

Ведь он не сумел углядеть друга… Нет, не друга – брата, настоящего брата, пускай и не по крови, по сердцу – среди тех… тех, что остались внизу. А внизу остались многие… Настя, Серый, Алиса… старшие и совсем малыши… да все. Почти все.

Они все были мертвы. Так ужасно, некрасиво мертвы. Порубленные, будто тушки в мясной лавке…

Александра не было среди них.

И всё прочее покамест могло обождать.

Теперь он ступал куда быстрее. Впрочем, по-прежнему бесшумно.

– Эй! – раздался позади возмущенный шёпот Варвары.

– Закрой рот! – приютский на неё даже не оглянулся.

Одна из половиц под ним всё же скрипнула. И Володя толкнул Маришку ближе к стене, чтобы та не повторила его шага. Дверь собственной спальни была всё ближе.

Позади шелестели шаги Варвары. Она припустила за ними, также не обращая внимания на прочие комнаты. Приютский хотел было развернуться и велеть проверять всё по очереди, но решил не тратить время.

Едва не бегом преодолев последние пару шагов, он схватился за ручку. Дверь отворилась.

– Володя…

Он поднял ладонь вверх, веля Варваре умолкнуть.

Ледяной ветер ударил в лицо. К щекам прилила кровь, а шею покрыли мурашки.

А приютский тяжело выдохнул, вперившись взглядом в смятую кровать друга.

Пустую. Пустую.

– Володя, я что-то…

– Молчи, кагни![6]

– Что?..

Володя шагнул в комнату, выпустив Маришкину руку. Та осталась стоять в дверном проёме.

Александра в комнате не было.

Ногти впились в ладони.

Не было.

Его простыня была смята, одеяло отсутствовало. Следов борьбы не видно, да и откуда им здесь быть – друг едва был в состоянии разговаривать. Подушка валялась скомканной у самой стены.

Окно… было распахнуто. На ночном свету пол мокро блестел талым снегом. Ветер теребил края простыней соседних постелей.

Александра здесь не было.

Не было.

– Прости меня, – едва слышно произнёс Володя. Глотку вдруг стянуло, будто удавкой. – Мúро пшал[7], прости меня.

– Володя! – отчаянно прошептала Варвара.

Но он будто и не слышал её. Медленно ступая, приближался к окну.

– Володя! – взмолилась приютская.

Он совсем не слышал её, словно зачарованный. Ополоумевший, как Маришка.

– Я что-то слышу!

Ещё немного и её голос сорвался бы на крик.

И это наконец заставило приютского обернуться. До окна оставалось всего полшага. И холодный воздух прорастил на коже крупные мурашки.

Он невидяще уставился в перекошенное, заплаканное лицо девчонки. Она переминалась с ноги на ногу – с больной на здоровую, со здоровой на больную – и смотрела на него умоляюще.

– Что?

– Я… слышу что-то, – повторила она сдавленным голосом.

Володя нахмурился. Прислушался, вопреки тянущей боли в груди, прислушался.

Он слышал лишь гул ветра за спиной – так близко была улица. Свобода.

Гул ветра и ничего больше.

Варвара мялась у двери, то и дело бросая взгляды в коридор через плечо.

Маришка же по-прежнему безучастно глядела в пустоту.

Серый оконный свет вылепил на их лицах чёрные, острые тени. Варварины скулы сделались угловатыми, и лицо стало похожим на ссохшуюся посмертную маску. Маришкин некогда сломанный нос казался ещё более кривым. Светлые глаза девчонок мерцали влажными бликами.

Они были миловидными – обе. Отличная, приятная компания. Для какой угодно ситуации, кроме этой.

«Почему, почему они, а не ты…»

– Володя! – прошептала Варвара.

Он тряхнул головой, отбрасывая ненужные сейчас чувства.

В пару шагов пересёк комнату и выглянул в коридор, столкнувшись с девочками плечами. Замер, настороженно вслушиваясь в тишину.

Варвара была права.

Володя быстро сглотнул скопившуюся во рту слюну. Было сложно – призрачная удавка на шее так никуда и не исчезла, а глаза кололо.

«Не время!» – сказал он себе.

Там действительно что-то было. В коридоре. Не просто игра Варвариного рассудка. Странно было лишь то, что он сам раньше его не заметил.

«Бдительность. Бдительность. Бдительность. Куда подевалась твоя бдительность, кретин?»

То был тихий стрекот. Холодный и медленный, но не похожий на песни цикад или сверчков. Да и откуда им было взяться посреди осени, почти зимы и мёртвой пустоши?

Нет, этот звук был другим. Едва уловимым – не скажи Варвара, что слышит его, не заставь себя Володя напрячь слух, вспомнить о том, как важна была бдительность – может, и не обратил бы внимания. Звук казался знакомым, наверное, оттого и было его сложно распознать.