Товарищ Бук притворился, что не видит его.

– Главное – мы вместе! – сказал он и, подцепив кусочек персика, положил его в чашку. Он продолжал раскладывать персики в чашки, образовав из них целый круг на столе.

Солдат с минуту постоял, глядя на происходящее.

– Я ищу Командира Га, – сказал он. Казалось, ему не хотелось верить, что один из этих мужчин мог быть знаменитым Командиром Га.

– Я Командир Га.

Они слышали, как на улице работала лебедка.

– Это вам, – произнес солдат, протягивая Га конверт.

Внутри были ключи от машины и приглашение на правительственный ужин в тот вечер: «Не откажите нам в удовольствии отужинать в Вашем обществе».

С грузовика на лебедке спускали классический «Мустанг» светло-голубого цвета. Машина на лебедке медленно двигалась назад и вниз по двум металлическим трапам. «Мустанг» был в точности таким же классическим автомобилем, какие ему доводилось видеть в Техасе. Га подошел к машине и провел рукой по крылу, почувствовав незаметные глазу впадинки и ямки, говорившие о том, что кузов сделали из сырого металла. Бампер оказался не хромированным, а покрытым слоем чистого серебра; задние фары были сделаны из красно-бурого стекла. Га заглянул под кузов – сделанный вручную кузов соединяли с двигателем от «Мерседеса» и рамой от советской «Лады» самодельные стойки и сварные узлы.

Товарищ Бук тоже подошел к машине. Он был явно в хорошем расположении духа, успокоившийся и полный воодушевления.

– Все прошло хорошо, – сказал он. – Я знал, что персики не понадобятся, я просто почувствовал. Но детям это полезно – такие тренировки. Главное – практика.

– И что за практика у нас была? – спросил его Га.

Бук ничего не ответил, лишь изумленно улыбнулся и протянул Га запечатанную банку персиков.

– Вот, тебе на черный день, – сказал он. – Я помог закрыть Фруктовую фабрику 49 прежде, чем они сожгли ее. Я забрал последнюю коробку с конвейера.

Бук был настолько впечатлен, что покачал головой.

– Кажется, тебе ничего не угрожает, мой друг, – заметил он. – Тебе удалось то, чего я никогда раньше не видел, но знал, что с нами все будет в порядке. Я знал это.

Глаза Га были красными, а волосы в пыли.

– И что же мне удалось?

Товарищ Бук жестом указал на автомобиль и дом.

– Вот это, – ответил он. – Что ты делаешь.

– И что же я делаю?

– Этому нет названия, – произнес Бук. – Ведь никто раньше такого не делал.

* * *

Остаток дня Сан Мун с детьми провели, заперевшись, в спальне, и там стояла такая тишина, будто они уснули. И даже новости дня, передаваемые по громкоговорителю, не разбудили их. Командир Га спустился в туннель со своим псом, от которого невыносимо несло репчатым луком, и занялся его дрессировкой.

Наконец, когда уже садилось солнце, ставшее, как воск, ярко-янтарным у реки, они вышли из спальни. Сан Мун была в праздничном шелковом чосоноте цвета платины, который то переливался, словно измельченные бриллианты, то становился темным, словно тень от лампы. Корым[23]был украшен мелкими жемчужинами. Пока она готовила чай, дети уселись на высокие скамейки, приготовившись играть на своих музыкальных инструментах. Девочка начала играть на каягыме, который был явно антикварной вещью, сохранившейся с дворцовых времен. Подняв запястья, она принялась щипать струны в старинном стиле санджо. Мальчик старался изо всех сил аккомпанировать ей на своем тэгыме. Легкие у него были еще недостаточно развиты для игры на такой взыскательной флейте, и руки слишком малы для того, чтобы удерживать высокие ноты, поэтому он их просто пел.

Сан Мун опустилась на колени перед Командиром Га и приступила к японской чайной церемонии. Вытащив чай из ольховой коробки и заварив его в бронзовой чаше, она сказала, указывая на поднос, чашки, мешалку и большую ложку для чая:

– Эти вещи…, не обманывайся на их счет. Они не настоящие. Это просто реквизит из моего прошлого фильма «Женщина для утех». Печально, но премьера так и не состоялась. – Она мешала чай так, чтобы в бамбуковой чашке он двигался по часовой стрелке. – В фильме я должна была подать послеобеденный чай японскому офицеру, который после этого заставлял меня заниматься их делами весь остаток вечера.

– И я в этой истории оккупант? – спросил он.

Она медленно повернула его чашку в руках, дожидаясь, чтобы чай как следует заварился. Прежде чем подать ему чай, она подула на него, отчего поверхность его покрылась рябью. Широкая нижняя часть ее чосонота, переливаясь, расстелилась вокруг нее. Она протянула ему чай, а затем поклонилась до самого пола так, что стали видны очертания ее фигуры.

Прижавшись щекой к деревянному полу, она сказала:

– Это было всего лишь кино.

Пока Сан Мун приводила в порядок его самую нарядную форму, Га пил чай и слушал. Выходившие на запад окна в свете фонарей с боковых дорожек создавали иллюзию того, что он мог видеть весь путь в Нампхо и на Корейский залив. Мелодия в исполнении детей звучала изысканно и ясно, и даже неверно взятые ими ноты придавали музыке приятную спонтанность. Сан Мун одела его, а затем прикрепила к мундиру подобающие такому случаю медали.

– Вот эту, – сказала она. – Вручал сам Великий Руководитель.

– За что?

Она пожала плечами.

– Прикрепи ее вверху, – попросил он.

Она подняла брови, услышав его мудрое высказывание, и подчинилась ему.

Ее красота и внимание к нему отвлекали его. Он забыл, кем был и в какой ситуации находился.

– Как ты думаешь, – спросил он, – я смелый и неизвестный?

Она застегнула нагрудный карман на его мундире и затянула галстук.

– Я не знаю, – ответила она, – друг ты моему мужу или враг. Но ты мужчина, и ты должен пообещать мне, что будешь защищать моих детей. То, что сегодня едва не случилось, не должно повториться.

Он указал на большую медаль, которую она не приколола к его мундиру. Это была рубиновая звезда на фоне золотого пламени Чучхе.

– А за что дали ту медаль? – спросил он.

– Пожалуйста, – попросила она. – Просто пообещай мне.

Он кивнул, неотрывно глядя ей в глаза.

– Ту медаль дали за победу над Кимурой в Японии, – объяснила она. – Хотя на самом деле за то, что он потом не отступился от меня. Медаль просто шла в комплекте.

– В каком комплекте?

– С этим домом, – ответила она. – Твоим назначением и прочими вещами.

– Отступился? Но кто оставил бы тебя?

– Хороший вопрос, – усмехнулась она. – Но в то время моя рука еще не принадлежала Командиру Га.