Времена инквизиции Борис теперь ненавидит люто. Он лично написал ультимативное письмо Римскому Папе, с требованием более решительно осудить религиозных изуверов.

По слухам, пресс-служба главного католика планеты готовит дружеский ответ бывшему сержанту милиции.

Вот какие чудесные метаморфозы случаются с рядовыми ментами, если они не побоятся заглянуть в смутные времена инквизиции и пережить предыдущую жизнь.

1.

Вадим Селезнев, музыкальный редактор телевидения, как-то решил тряхнуть стариной, вспомнить бурную молодость. Он выпил целую бутылку портвейна «777».

А выпив, почувствовал, как у него открылся третий глаз. И такой сногсшибательный глаз, что не только все в душе соседа читает, но и через стенку видит.

Сразу этого Вадик, конечно, не ощутил в полной мере. Только ночью заснуть не мог. Обыкновенные свои, привычные два глаза, закрывает, а третий, ну, ни в какую. Стену буравит, картины пьяной оргии у соседей показывает.

Совсем Вадик извелся. На ватных ногах приплелся на родное телевидение. Вдруг слышит, а точнее, видит слова дикие, ни с чем не сообразные.

— А Вадюха перебрал… Глядь, как гребет по паркету.

— Я еще этому охламону отдаться хотела…

— А он мне сто баксов должен. По-моему, не отдаст…

Вадика окатил хладный пот. Он во все глаза таращился по сторонам. Водитель Петухов ковырял спичкой в зубах. Администратор Полечка красила тонкие губки. Директор Синебрюхов чесал шею.

Третий глаз! Он, собака!

Именно тогда Селезнев понял, что проклюнувшаяся зенка читает потаенные слова, буравит душу.

— А вот хамить не надо! — рявкнул Вадик на Полину.

Та обронила помаду на пол:

— Вы что, Вадим Петрович? Не выспались?

— Спать я с тобой и не собирался! — Вадик подпрыгивающей походкой двинул к своему кабинету.

До вечера он во всех тонкостях узнал, как его «любят» сослуживцы, как его готовится «повысить» начальство.

— Вот, значит, вы ко мне как?! — в горячечном экстазе шептал Вадик.

Домой он опять прикупил портвейн «777», с надеждой закрыть язвящее душу око. Вылакал, а оно отверзлось пуще прежнего. Видит не только то, что творится в соседней квартире, а в дальнем, торцом стоящем, доме. Вон в той угловой квартире теща на шелбаны играет в с зятем в шашки. Картина до приторности умилительная.

Смотался Ваня в магазин еще за тремя семерками. Еще и еще! Пьяный вдребодан, с разверстым до пугающих размеров третьим глазом, опрокинулся в постель, обливаясь горючими слезами.

2.

Вадик вдруг стал весьма прозорливым в своей профессии. В телевизионные его обязанности входило определять какая музыка ворованная, какая нет и ставить барьер творческим лихоимцам. И вот приходят к нему композиторы, а он слышит:

— Занятно, заметил ли он, как я у Моцарта солидный кусман стырил?

— Я у Шумана?

— А я у Баха!

— У Шнитке… Нет, что я балбес говорю, у Шостаковича!

— А меня выручают музыкальные обрезки из фильмов Спилберга. Десять лет ими кормлюсь. Норковую шубу жене построил. Себе — «Альфа-Ромео».

Ошарашено, в полуобмороке, Вадим Петрович Селезнев обводил взглядом одного кретивщика за другим.

Неужели его столько лет водили за нос? И где он находится? На телевидении или в вертепе злобных разбойников?

И что ему делать? Ловить ворье за руку! Но где доказательства? Третий глаз! Сочтут сумасшедшим.

На первых парах Вадик решил все лихоимцам спустить. А потом не выдержал, кинулся в бой с открытым забралом. Одного сразу прищучил, другого вывел на чистую воду, третьего припер к стене Плача…

Скандал грянул неслыханный. Как воронье на падаль, слетелись газетчики. Вадик всех удивил фантастической прозорливость и отчаянной смелостью.

Вадима заметили на самом верху. Назначили министром культуры. А Селезнев, когда оказался в министерском кресле, вовсе ошалел от видений третьего глаза.

Какая тут культура? Что вы?! Вокруг одни насильники, клятвопреступники и агенты западных спецслужб.

Вадим пришел в смущение, а потом дико испугался, потянулся к портвешку с тремя семерками. Но сколько оного не употреблял, третий глаз не закрывался и язвил окружающую действительность с дьявольской силой.

3.

Тогда Вадим Петрович отправился к новомодному психиатру и по совместительству колдуну, Митрофану Крякину. Попросил его в острожных выражениях закрыть третий глаз.

Митрофан Крякин поболтал перед его очами золотой луковичкой часов, обкурил его дымом африканского папоротника и прошептал ужасающие заклятья.

Заплатив кругленькую сумму, Вадик покинул чертоги кудесника с полной уверенностью в ослеплении третьего глаза.

Но куда там! Вездесущее око стало зрячим даже на каком-то молекулярном уровне.

Вот, скажем, на Вадика прёт пешеход, румянец во всю щеку, а Селезнев уж видит, что у бедолаги рожистое воспаление ноги, а на подходе рак легких.

А вон мамзель с улыбочкой на вишневых устах катит, и не подозревает дурочка, что через пару месяцев её ожидает полное и безоговорочное облысение.

Или собачка на трех ногах скачет, ноздрями жадно ловит сладостный сучий запах. Скоро помрет собачка…

Да что же это делается, милые граждане? Выходит с третьим глазом в Россиюшке вовсе не жить?!

После горьких, мучительных размышлений, Вадик сложил с себя министерские полномочия и записался в буддийском храме на приём к тибетскому ламе.

4.

— Ты — посвященный и избранный, — огорошил его прямо с порога лама, зябко кутаясь в оранжевое покрывало. — И я не достоин даже ноги твои обмыть.

— Так что же мне делать? — белугой взвыл избранный.

— Как что? Жить на горных отрогах Тибета, в монастыре. Выращивать себе достойную смену.

— Да какой я к лешему избранный? Родился еще при советской власти! Вместе со всеми месил московскую грязь!

На это лама лишь улыбнулся двусмысленной улыбкой Будды.

Что ж, жребий брошен! Вадик оформил заграничный паспорт, заказал авиабилет к ближайшему тибетскому монастырю, попрощался с сослуживцами и уведомил о скором отлёте огненно-рыжую любовницу Анжелику.

Перед вылетом Вадик зашел в ГУМ, прикупил себе оранжевой материи, лично выкроил монашеское покрывало.

Примерил, крутанулся на пятке перед зеркалом. А оно, святые угодники, ему идет! Седина головы вспыхнула каким-то божественным светом. Морщины лица разгладились, а грудь по-гренадерски выкатилась колесом.