11010

– Что думаешь, Ариадна? – спросил я, когда мы вернулись в монастырь.

– Нам срочно нужно обследовать дирижабли Толстобрюкова. Учитывая непроходимость лесов, небом проще всего было вывезти плесневика с заброшенной винокурни. На борту дирижабля должны без сомнения остаться следы Гнили. Виктор?

– Да?

– Вы выглядите уставшим. Я попрошу Владыку подготовить нам аэросани на завтра, а вы идите отдыхать. Вы человек, и ваш ресурс более ограничен. Да, постойте. – Ариадна внезапно замерла и что-то достала из-под мундира. – Это вам.

Я увидел идеально срезанную стальным лезвием, но изрядно помятую железными пальцами ветку ивы с начавшими пушиться почками.

– Я увидела это во дворе и посчитала, что если вы поставите ее в спальне, вам будет приятно с эстетической точки зрения.

Пораженный, не понимающий, что все это значит, я попрощался и прошел в свою келью. Взяв стакан с водой, я поставил веточку ивы рядом с отцветающим миртом. На душе было тепло.

Скрипнула дверь.

– А она быстро учится, да, Виктор? – Что-то упало мне на кровать: Маша сбросила туда стопку книг.

Она была немного пьяна. Совсем несильно. Но достаточно, чтобы это было заметно. И одета тоже не сильно. Но тоже достаточно.

– Простите за мой вид. Я бы не решилась с вами поговорить, а потому мне пришлось пригубить вино. И кажется, я выпила чуть больше, чем надо.

Она виновато улыбнулась и покачнулась с непривычки.

– Я зашла в келью к вашей самоходной консерве. Ну не могла удержаться. Интересный факт: я узнала, что когда пьяная, я любопытная. Но не о том. Посмотрите, что она читает сейчас.

Я взглянул на рассыпанные книги: «Амур Рафинадов. Бархатный поцелуй смерти», «Жена для декабриста», «Любовь, страсть и предательство на реке Обь», «Софья Мускатова: роковая пленница эмира бухарского».

Маша серьезно посмотрела на меня.

– Там еще уйма таких. Целые горы. И все в пометочках и закладочках.

– Господи...

– Не поминайте всуе. Виктор, я же сегодня правду вам говорила. Она вас использует. Как бы она себя ни вела, ей нравится ваше общество. Знаете что? Ей нужен человек, который будет отдавать ей все свое внимание. Быть ее игрушкой. Человек, которого она будет незаметно дергать за ниточки. И, судя по этим книгам, ниточек ей стало уже не хватать.

Я оглянулся к окну. Ошарашенный. Там была только тьма. Маша встала рядом и развернула меня к себе.

– Виктор. Вы же сами мне рассказывали о ней. Да и я не слепая, я все вижу. Почему вы даете ей себя мучить? Я бы не делала с вами такого. Никогда. Послушайте. Не поддавайтесь на ее уловки. Она же механизм. Хитрый механизм.

Я не ответил. В комнате воцарилось молчание. Наконец я грустно покачал головой:

– Маша, спасибо, что вы беспокоитесь обо мне. Но сейчас… Мне надо подумать… Одному…

– О чем думать? Ночь темна. Вы говорили, что скоро закончите расследование. Вы улетите. Я останусь здесь. Навсегда, наверно. А я вас люблю. Я не хочу тратить ночи, что у нас остались. Я хочу быть рядом с вами. Говорить с вами. Видеть вас. Виктор. Пожалуйста. Не мучайте ни себя, ни меня. Поймите. Я же живая. – Она положила мою руку прямо на грудь, и я почувствовал, как оглушительно бьется ее сердце. – Пойми, ну я же лучше ее.

Темнота в комнате расступилась, вспугнутая холодным светом механических глаз. Ариадна вошла в комнату, сохранив бесстрастное выражение лица.

Подойдя вплотную к полуодетой Маше, она смерила ее долгим холодным взглядом.

– Имея крайне чувствительные механизмы восприятия звука, я прослушала весь ваш разговор, Мария. Знаете, я считаю своим долгом исправить досадную ошибку в вашей аргументации. Считаете, что вы лучше меня? Нет, вы не лучше. Вы в разы хуже, чем я. Я стою сто сорок четыре тысячи золотых царских рублей. А как хвастался недавно в госпитале военный медик Алексеев своему коллеге, вы стоите в среднем от пятидесяти копеек до двух рублей.

На комнату рухнула тишина. На глазах бедной Маши появились слезы. Всхлипнув, она со всей силы залепила Ариадне пощечину, после чего схватилась за ушибленную руку. В слезах девушка кинулась прочь. Я было бросился за ней, но, передумав, развернулся к Ариадне.

Подаренное Машей миртовое дерево, стоящее за спиной сыскного механизма, осыпало белоснежные лепестки, и точно так же что-то сейчас осыпалось, мертвело в моей душе.

Мы с Ариадной долго смотрели друг на друга.

– Я опять что-то сделала не так, Виктор?

– Не притворяйся. Ты прекрасно знаешь, что ты сделала не так. Отлично знаешь. Абсолютно, каждой своей холодной шестереночкой знаешь. Каждым остатком своих мозгов. Мне надоело. Все время, что я тебя знаю, все время ты только и играешь жертву! Бедную, несчастную, всеми обиженную. Мороковым, мной, да всеми людьми кругом! А сама! Сама! Едва появится возможность, ты издеваешься над всеми, кем можешь! Тебе же это удовольствие приносит. Какое-то извращенное механическое удовольствие. Нет,