Судя по всему, она не очень хорошо скрыла свои чувства.

— Ты смеешься? — Ее глубоко задел его ледяной сарказм.

— Не над тобой.

— Тебе смешно? Меня чуть на кусочки не порезали, а ты смеешься... говоришь, будто я со свидания... Говорю, что места себе не нахожу, пока тебя нет, а ты снова ржешь...

— Последнего ты не говорила. Сейчас сказала. Спасибо, что переживаешь за меня, — и он снова засмеялся.

Но не над ней, как и заверял, и не над собой. Он, не сдержавшись, нервно рассмеялся, будучи уже не в состоянии выверять свое поведение. Вернувшись домой и выпив порцию алкоголя, призванного расслабить напряженные нервы, еще раз осознал, насколько близко Вера была от гибели. Прошла по самому краю, буквально по лезвию бритвы. С тем же равнодушием, с каким Зяба избавился от своих людей, он бы убил Веру. Он не собирался ее возвращать. Одно слово — и кусок железа остановил бы ее сердце.

— Ты правда такой?

— Какой? — с трудом спросил он.

— Пустой... бессердечный... Ты смеешься. Над людьми, над их чувствами. Ты правда такой? Неужели внутри у тебя ничего нет? Совсем ничего?

— Тебя же не это интересует. Спроси точнее. Если готова услышать ответ, — тихо сказал Янис, и что-то печальное, одинокое, запрятанное глубоко в себе, почудилось Вере в его глазах.

Она молчала.

— Нет, Вера, меня совсем не терзает совесть, — тогда он ответил сам. — Совсем нет. Абсолютно. Мне все равно. Кстати, этих долбоклюев Зяба сам угробил. Мне не пришлось ничего делать. Давно уже не приходится...

— Потому что теперь слава идет впереди тебя...

— Да. Я похоронил отца, похоронил сестру... Я даже собаку свою похоронил, потому что какой-то урод прямо на моих глазах переехал ее на машине. Щенка. Овчаренка. Я больше не хочу никого хоронить и не готов принимать соболезнования. Я перегрызу глотку любому, кто посмеет навредить мне, моей семье, моим близким... — твердо говорил он, неотрывно глядя на нее. — Любого загрызу... кто просто подумает о том, чтобы навредить.

— Но я спрашивала тебя не про это. Я спрашивала, что ты чувствуешь.

— Что чувствую... — повторил Янис и притянул ее еще ближе.

— Да. Сейчас.

Под давлением его рук Вера невольно на него наплыла и обняла за плечи.

— Ты не уйдешь от меня. Не сможешь. Не отпущу. Даже не дергайся. Даже не пытайся. Я не отпущу тебя... и мне плевать, что ты при этом чувствуешь, — хрипловато и напряженно договорил он.

Его слова проникали в мозг откуда-то извне. Она сглотнула сухой, шершавый ком, вдруг возникший в горле, потянулась за его стаканом и допила оставшийся ром. Всего глоток. Но от него вдруг закружилась голова, и будто все, что было выпито за вечер и ночь, одномоментно всосалось в кровь и опьянило.

Янис прижался к ее шее губами, опалив кожу поцелуем. Ему захотелось вновь ощутить Верино горячее упругое тело. Уже привык к этому непроходящему по ней голоду. Даже после самого разнузданного секса, самой жаркой страсти внутри всегда оставалось какое-то неудовлетворение, и он не знал, как его погасить. Что еще сделать. Пальцы дрожали, когда думал о ней. Помнил руками и губами ее кожу, запах и вкус. И это ощущение не ослабевало, напротив, с каждым разом запечатывалось в нем все сильнее.

Вера собралась было оттолкнуть его, но не смогла. Собственное тело, попав ему в руки, сделалось опять незнакомым, чужим, лишенным ловкости и энергии. Майер связывал ее своими тягучими ласками по рукам и ногам — ни вздохнуть, ни освободиться. Медленно целовал и, скользнув руками под свитер, гладил обнаженную спину. Потом легко приподнял и вскоре снова опусти на пол у большого обеденного стола. Уже поняв его намерения, Вера хотела возразить, что им стоит подняться в спальню. Но Янис толкнул ее грудью вперед и одним движением задрал на ней свитер.

— Янис, прекрати, — все-таки прошептала она.

— Даже не собираюсь.

Пока она, приподнявшись на локтях, выпутывалась из кофты, он снял с себя водолазку.

— Мы не можем делать это здесь, — Вера снова попыталась его вразумить, хотя понимала, что им уже не выбраться из этой жаркой клетки.

Пока не переживут свой огненный провал, не выбраться...

Майер не ответил, сосредоточившись исключительно на зрелище перед ним, — на ее белеющем, распластанном на столе теле. Проведя ладонями от талии к плечам, ощутил бархатистость ее кожи, тонкие позвонки, нежно выпирающие лопатки.

— Можем... — Прижался грудью к ее теплой спине, вдохнул сладкий запах кожи, и кровь сильнее застучала в висках.

*=*=*=

На следующий день Янис приехал в офис чуть раньше двенадцати дня. Только успел свериться с расписанием, как секретарша Альбина сообщила, что пришел господин Зябрев. Он не стал тянуть время и заставлять Зябу грызть ногти в ожидании встречи. Сам горел жарким желанием поскорее со всем этим покончить.

Леонид Григорьевич вошел в кабинет и деловито осмотрелся.

— О, Зяба! Поглядите-ка, сам пришел! Весь! Лично! — воскликнул Янис с издевательскими нотками в голосе.

Разумеется, он не поднялся Зябреву навстречу и уж тем более не подал ему руки. Лишь взглядом указал на кресло.

— Надеюсь, сегодня мы окончательно решим наш вопрос, — уверенно начал Зяба, видимо, подумав, что в карьере вместе с двумя трупами был похоронен и гнев Майера.

— Слова тщательно выбирай. Забыл, с кем разговариваешь?

— Янис, давай не будем обострять. За мной тоже люди...

Майер аж в кресле привстал от его наглости и своей ярости. Зяба сильно ошибся, рассчитывая, что его негодование улеглось.

— Какие люди, Зяба?! Такие же барыги, как и ты?! Да я тебя на молекулы разберу! — взревел он. — Я тебе такую карусель устрою, что ты сам вздернешься. Или тебя твои же вздернут! А если не вздернут, я добью! Но сначала все потроха из тебя вытрясу! Я твою нелегальную империю по кирпичикам разберу. Много у тебя найдется законников, чтоб твой грязный бизнес защищать? С удовольствием понаблюдаю, как ты будешь изворачиваться, чтобы свою задницу из дерьма вытащить. Когда будешь просить у кого-нибудь покровительство, сразу говори, с кем воевать собрался. Прямо называй мою фамилию, рассказывая, кто тебя на куски рвет. Посмотрим, сколько ты наберешь союзников. Ты теперь мне пожизненно должен! Считай, что я твое персональное татаро-монгольское иго! В единственном лице! Лет на триста!

В этот момент дверь распахнулась,