ей на язык, было настолько удивительно, что она попросту отказывалась верить в его очевидность. Все пыталась найти объективные причины своей привязанности. Лавировала от размышлений о древних инстинктах и общественных предрассудках до их порочной связи в прошлом. Раздумывала, как это все, преломляясь в ее психике, рождало такую мощную на него реакцию, почти химическую. Безотчетную и неразумную. Потому что разумом Вера понимала: вместе они быть не должны.

А все банально до зубного скрежета. И чувство щемящей тоски, какое охватывает при расставании, и сексуальная ломка, превращающая тело в оголенный нерв, и сумасшедшие ощущения, которые вызывала их близость, — не что иное, как всего лишь признаки отчаянной, кретинической влюбленности.

Будучи в этих делах не особо искушенной, Вера не распознала то, что раньше принимала за любовь. Любовь ей всегда представлялась как нечто одухотворенное и радостное. Позитивное, воздушное, легкое. Не зря же все говорят про какие-то бабочки. Но у нее не было никаких бабочек. У нее все по-другому. Ее страсть опасная, пьянящая. Тяжелая. С последствиями.

Да, она научилась справляться с Майером: разговаривать бесстрастно, смотреть равнодушно, отбиваться при случае иронией. Но справиться с собой она не смогла. Влюбилась... Вот так вот просто... По-бабски... Совершенно потеряв голову. И вообще непонятно, куда при этом девать разность их взглядов, его собственнические замашки и ее свободолюбие, а также довольно специфичную и мало располагающую к сотворению общего будущего кровавую историю из прошлого.

— Что, Вера? — переспросил Янис, не дождавшись ответа.

— Я стала таким же чудовищем... — тихо ответила она и положила ладони ему на плечи.

Он окинул ее взглядом, и от нее не укрылось, как изменилось выражение его глаз.

— Мне нравится это платье. Мое любимое.

Вере оно тоже нравилось. Сквозь тончайшую ткань на спине остро чувствовалось тепло его рук, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы отшагнуть, лишив себя этого ощущения.

— Хочу в душ, — сообщила она, включила воду и сняла с себя платье.

Из нижнего белья на ней были только черные трусики. Его взгляд уперся в нежную и глубокую ложбинку между грудей.

— Впечатляюще, — глухим от желания голосом произнес он.

— Ты или со мной, или выметайся, — предупредила она.

Майер не стал ничего отвечать — принялся раздеваться.

Вера стояла перед ним такая красивая, почти голая... как обычно, слегка надменная, оттого невообразимо сексуальная, а он, стягивая с себя одежду, не мог оторвать от нее взгляд.

Приняв ее шумный вздох за нетерпение, снова притянул к себе. Когда их губы соприкоснулись, Вера поняла: это именно то, что ей нужно. Близость, страсть. Секс — быстрый, бездумный. Чтобы снова почувствовать себя живой. Как тогда... С одним отличием: сейчас ей не нужно оправдываться перед самой собой за свои аморальные порывы и желания. Не нужно стыдиться своего удовольствия.

Майер, может, и чудовище... но ведь он — ее чудовище.

Эта мысль так взволновала ее, обдав волной возбуждения, что, видимо, отразилась в глазах, и Янис это заметил. Уловив секундную оторопь, задержал взгляд на ее лице. Вера быстро качнула головой, сняла с себя трусики, наконец полностью обнажившись, и шагнула под душ.

Поначалу замерла, вздрогнула всем телом — слишком прохладная была вода. Сердце захолонуло, подступило к горлу. Майер, сосредоточенный исключительно на ее теле и своем желании, казалось, этого холода и не заметил. Сначала жадно приник к губам, но потом, будто недоцеловав, оторвался и развернул спиной. Снова обнял. Стиснул, как окольцевал, — так крепко, что какое-то время невозможно было вздохнуть. А он все держал. Сжимал. Прижимал к себе так, словно хотел приплавить. Срастись кожей.

Холодная вода лилась сверху. Вера тонула, но уже в других ощущениях — ее снова окатила волна острого, болезненного возбуждения, и на место ледяной дрожи пришел раскаленный озноб. Тело горело пламенем. Они оба горели — без долгих поцелуев и искусных ласк. Ничего они не делали, разом вспыхнули оба, едва коснувшись друг друга голой кожей.

Вера шевельнулась, рвано вздохнула. Вкладывая в этот то ли вздох, то ли стон все свое нетерпение. Подалась назад, теснее прижимаясь ягодицами к его твердому члену — так хотелось наконец ощутить его в себе. Янис расслабил руки, скользнул ладонями к ее животу, потом снова вверх, к груди. Обхватил, сжал в небрежной ласке, сорвав с губ Веры очередной протяжный стон. Ее беззащитная нагота крошила остатки его выдержки. Откуда ж ей взяться, этой выдержке, когда Вера, голая и дрожащая от желания — вся его.

Подтолкнул ее вперед, и она прижалась ладонями к стеклянной стене душа, пока он входил в нее под струями воды. Каждая жилка дрожала в теле от мучительного желания наконец почувствовать эту спасительную, приятную наполненность. Но ее не случилось, когда их тела соединились. Не пришло облегчение: было тяжело, остро, нестерпимо. Хотелось кончить...

Первобытное чувство слияния отодвинуло все. Реальность сузилась до точки, в которой соединялись их тела. Осталось только ощущение его в ней. Майер управлял ею, их движениями. Вера лишь улавливала этот ритм, принимала, отдавалась. Успокаивалась, очищаясь от всего гадкого, что произошло в этот день. Соскальзывала в блаженное забытье.

Подняв руку, она склонила к себе его голову, прижимая ртом к своей коже. Он начал целовать ее шею, плечи, но почему-то остановился. И целовать перестал, и двигаться в ней. Потом оставил ее вовсе. Вере это не понравилось. Она выразила свой протест разочарованным всхлипом. Он снова коротко прижался к ее губам, сцеловывая возмущения, и его рука, гладившая нежную кожу живота, скользнула вниз, в ее горячую влажность.

— Да... — выдохнула она и потеряла дыхание.

Каждое прикосновение было мучительно. Почти невыносимо.

Уже скоро... Вот-вот отхлынет этот огненный пульсирующий жар...

Но Янис не довел ее рукой — развернул и, приподняв за ягодицы, притиснул к стене своим телом. Снова вошел в нее, уже глубоко, и она от первого же толчка кончила. Рухнула в горячую пропасть, разлетелась, хватая ртом воздух. Хватая зубами кожу на его плече, падая наконец в желанную, свободную даль.

Он целовал ее, пока она содрогалась в его руках. Бесконечно долго ласкал губы и язык. Глотал ее крики, стоны, вздохи...

— Я знаю, когда ты кончаешь, — хрипло сказал он.

— Это... трудно не заметить... — обессиленно засмеялась она.

— Мне нравится, когда ты громко стонешь, но я не про это. У тебя меняется вкус. Твой язык становится сладким... — снова принялся терзать ее мягкие губы.

Она, прекратив поцелуй, прижалась к его шее горячим ртом.