— Мои мозги вот-вот закипят и полезут из ушей.

Мне еле удалось удержать его от драки с Хэппи — тот в неудачный момент схватил Саймона за ногу с собачьим урчанием. Еще мгновение — и неизвестно, чем бы дело кончилось. А совсем недавно он смеялся с Хэппи над его историями: как тот был «подсадной уткой» во время земельного бума во Флориде; как у него случился роман с турчанкой, не выпускавшей его из дома; как он перенес первую дозу наркотика («казалось, попал в банку с горячими червяками для наживки»). Такой резкий переход хозяина от бурного веселья к ярости навел Хэппи на мысль об увольнении. Пытаясь уладить конфликт, я видел в его больших умных глазах злобу и предостережение. Я стремился помирить их.

— Такого дерьма я не встречал и в фирмах побольше этой, — сказал он мне тихо, но Саймон все слышал.

По тому, как брат опустил голову и приоткрыл рот с выбитым передним зубом (он так его и не вставил), я понял, что у него колотится сердце и он борется со страстным желанием схватить Хэппи за шиворот и выбросить на улицу.

Наконец он произнес:

— Ладно. Я виноват. Прошу прощения. Что-то я сегодня нервничаю. Ты пойми, Хэппи…

Мысль о Магнусах пересилила остальное, а еще ужас от собственной забывчивости: ведь он новичок в бизнесе, а Хэппи — знаток, хоть и зануда, поэтому надо быть выше подобной чепухи. Однако меня такая разумность и терпение пугали — лучше бы он гневался и хвастался. Тяжело было слышать, как тихо, с трудом превозмогая себя, он говорит по телефону с Шарлоттой, отвечая на ее вопросы смиренно и подробно, — это походило на капитуляцию.

— А почему бы вам, — сказал он мне и Хэппи, — не взять машину и не навестить наших дилеров? Поработайте немного. Вот вам пять баксов на пиво. А мы с Кокси останемся здесь и попробуем привести в порядок забор. Если этого не сделать, нас обворуют подчистую.

Кокс — разнорабочий и любитель выпить, ходивший в потрепанном живописном берете, напоминавшем головной убор итальянского офицера. Саймон послал его поискать старые доски у фабрики «Уэстингхауз». Кокси работал за гамбургеры, бутылку калифорнийского хереса или травку. В придачу он был сторожем и спал на каком-то рванье перед редко используемой парадной дверью. Кокс прихрамывал (по его словам, получил ранение в ногу в сражении у высоты Сан - Хуан[164]), но все же обошел сетчатое ограждение в милю длиной, окружавшее корпорацию, — подрядчики установили там стальную сетку, позволявшую всем видеть отдаленное мерцание, кирпичные башни, электростанции и битуминозный уголь, плавящийся под ярким летним солнцем.

Я поехал с Хэппи. Он вел автомобиль, хотя и боялся ездить по улицам, населенным иммигрантами, — вдруг задавит малыша, и тогда разъяренная толпа разорвет его на куски.

— Если с их детьми что-то случится, берегись: пусть ты и не виноват — тебе несдобровать.

Он так трясся, что не дал мне руль, считая, будто я недооцениваю опасность. Мы повели наших дилеров по кабакам, пили с ними пиво и обменивались новостями; в этих сонных и затемненных от жары пивнушках, где даже мухи не в силах летать, мы были словно под кайфом — от запаха камфоры в мужском туалете, солодовой горечи, горячей пустоты и глухих ударов мяча в трансляции бейсбольного матча, только усугублявших непонятную, неизвестно отчего возникшую тоску. Мысли о внешнем мире вызвали в памяти Падиллу, размышлявшего о размерах Вселенной; только научный интерес мог умерить ужас этого вопроса. В таких местах, где мохнатые мухи ползают от капли к капле, от звездочки к звездочке, нужно молиться, чтобы, выйдя отсюда, не попасть в безлюдную Вселенную и ничто плохое не коснулось нашего округа в Северном Иллинойсе.

Такие мысли никогда не волнуют Саймона. Куда бы ни попал, он заставит это место работать на него — других отношений не признает; везде спрятаны доллары — в скалах можно найти воду, пустынные горы способны таить нефть или железо, богатство спрятано в таких местах, куда другие не захотят идти — в бесплодных пустынях, районе Ньюфаундленда, на бедных землях, в антарктических снегах, потемневших от топлива, изготовленного в Техасе или Персии.

Грапек, Дродзь, Матучински — так звали наших дилеров; мы нашли их в хижинах — около церкви, возле похоронного бюро, на временном поселении. Уголь они продавали тоннами или мешками; в их распоряжении имелись грузовики с откидным бортом или самосвалы; их приходилось уговаривать и заманивать обманом, развлекать, предлагать специальные ус-

ловия, льстить, что-то изобретать, рассказывать байки о новых залежах, лицемерно делиться технической информацией о британской тепловой единице и зольности. Хэппи умел вести с ними дела, у него по этой части был талант, сравнимый разве что с талантом судового поставщика; он пил пива не меньше, чем они, стакан за стаканом, и добивался своего. Соблазненные низкими ценами и хорошим углем, они сдавались.

Некоторые продажи провел Саймон. Он дал мне наши рекламные листки для распространения в китайском квартале, предлагая кокс, который китайские прачечные предпочитали всем другим видам топлива, и понемногу приобретал клиентов. Саймон не упускал из вида и иные районы и просил заказы у новых родственников. Чарли Магнус пошел ему навстречу, и мало-помалу дело сдвинулось с мертвой точки.

Саймону хватило политической мудрости участвовать в тендере на подрядные работы для муниципалитета; он встречался с помощниками политических боссов и был на дружеской ноге с блюстителями порядка; он виделся с лейтенантами и капитанами, с юристами, риелторами, игроками и книжниками, с важными людьми, имеющими законный бизнес и собственность. Во время забастовки шоферов и грузчиков полицейские автомобили охраняли два его грузовика от забастовщиков, которые из других машин выбрасывали уголь прямо на улицу. Я сидел в полицейском участке и ждал его звонка, чтобы сообщить копам, когда машина с грузом выезжает с площадки; по-моему, я впервые находился в таком месте на законном основании. Но каким же мрачным был этот участок на Вест-Сайд! Очень мрачным. Порочным, больным, воспаленным и гноящимся. И когда неудачники — выбравшие неправильный путь люди — ходили с опущенной головой, волочили ноги или, напротив, широко шагали, глазели, трепетали от страха, сдавались, на все плевали — неизменный, лишний, никому не нужный человеческий материал, — вам приходило в голову, что ведь весь этот сброд рожден людьми и имеет человеческий облик, а кроме того, абсолютно нетребователен и заведомо обречен. И не забудьте безнравственную жестокость и огромные деньги тех, кто находится на официальной стороне. А ведь это даже не большая тюрьма вроде Ньюгейта, не центральное заведение, а обычный полицейский участок.

В качестве зятя Магнуса и по собственному желанию Саймон был в хороших отношениях с лейтенантом Наззо, хотя среди полицейских имелись и более привлекательные личности. Не представляю, как Наззо это удалось. Полицейскому, который даже посреди шутливой беседы железной рукой берет тебя за плечо, словно при аресте. Однако лейтенант Наззо оставался типажом Валентино[165], хотя был рыхловат и лицо его после сна долго хранило отпечаток подушки. Мы ходили с ним в «Шез-Паре» — впятером, пока я не начал приглашать Люси Магнус, тогда нас стало шестеро, — ели спагетти и куриную печенку, запивая искрящимся бургундским или шампанским; лейтенант же поглядывал по сторонам как знаток, пришедший из лучшего ночного клуба. Его жена выглядела как женщина на пробации[166]— обычное дело с полицейским лейтенантом. Даже для жены. Будучи итальянцем, он привез с собой стиль древней цивилизации. Так поступают многие из них. Отрубить голову Мазаньелло[167], повесить выдающихся адмиралов, как сделал Нельсон в неаполитанской гавани. Думаю, все это скрывалось за доброжелательностью лейтенанта, сидевшего в приятной атмосфере «Шез-Паре», смотревшего выступления Велоза и Иоланды[168]и полуголых девиц, которые толком не знали, что делают, но предполагали, будто такое может понравиться усталым мужчинам, решившим отдохнуть. Во всяком случае, этот ночной клуб считался лучшим. Саймон и Шарлотта посещали его часто — ради деловых знакомств и контактов, а также чтобы их фотографировали при свете вспышек, смеющихся, постановочно обнимающихся, со знаменитостями за столиком — певицей в открытом вечернем платье, с запрокинутым подбородком и великолепными зубами, или главой банка с бокалом в руке — и назавтра снимок появлялся на первой полосе.