Раевский? Что доносит разведка? – отец Вьюник вышагнул из толпы. – Мужики? Наркотики? Ночные загулы? Универ не бросила? Уже второй месяц одна живет, зараза такая. Денис, радуйся, что у тебя сын! Радуйся! Дочь – заноза в заднице отца. Ты же дышать не можешь, умом тронуться готов от беспокойства, а она просто сбегает в другой город и заявляет, что намерена существовать в абсолютной самостоятельности!

Я с силой сжала запястье Дениса, предостерегая от неаккуратных доносов. Пусть сами разбираются. Сам сказал, что Мятежный взрослый, вот и пусть прокладывает свой путь сам. А мы мешать не станем.

Денис вздохнул, бегло посмотрел мне в глаза, и я успокоилась…

– В Багдаде все спокойно. Лучшая на курсе, работает, как будто и не дочь нефтяника, в клубах не ошивается, с сомнительными личностями не водится.

– Ну и отлично…

Знакомство получилось красочным. Семья Раевского оказалась такой теплой, дружной, настоящей, что прерывать наш разговор просто не хотелось. И если бы не менеджер, то так и осталась бы в этой шумной компании. Но пора работать. Пора продать всю тяжесть моего прошлого. Пришло время.

Быстро обежала стенды, проверила нумерацию лотов, в последний раз прощаясь с тем, что так долго прятала.

– Адель? – старчески хриплый, но оттого и болезненно знакомый голос наточенной и абсолютно ядовитой стрелой вонзился мне в самое сердце. Я замерла как раз напротив «От Ада до Рая». Сжала ограничительные канаты, втянула воздух, пропитавшийся тяжелым сладким парфюмом.

«Он не твой… Он не твой… Он не твой…» – вибрировало в голове.

– Марта…

Глава 41

Море волновалось. Смотрела на бьющиеся о берег волны и пыталась успокоить собственное безумие. Чувствовала её за своей спиной. Знала, что стоит всего в паре метров, но ничего поделать с собой не могла.

Я так привыкла ненавидеть её. Так привыкла винить во всех своих бедах, что тело просто отказывалось смотреть в глаза бабушке Марте.

– Адель, мы можем поговорить? – голос её был тихий, ровный, спокойный. В нем не было ни звенящих ноток надменности, ни угрозы. Это просто старушка, готовая на всё, чтобы окончательно не потерять внука.

– Я не думаю, что это хорошая идея.

– Ты ждешь от меня упреков, подлости и злорадства. Понимаю, – она усмехнулась, и по каменному полу застучали её каблучки. Женщина обошла меня справа, чуть замедлившись, чтобы заглянуть в глаза. Она оперлась о стеклянное ограждение, достала мундштук и закурила. – Но я пришла, чтобы извиниться. Я всегда думала, что моего жизненного опыта хватит на всех. Столько женских подлостей, глупостей я видела. Столько слёз утёрла, столько судеб спасла. Но нет… Бабка Марта совершила фатальную ошибку, – она внезапно вскинул голову к небу, но я-то знала, что она наивно пытается остановить слезы. – Я не увидела, что собственными руками забила гвоздь в судьбу своего единственного внука.

Шум толпы стал монотонным гулом. Я просто прикипела к полу и не шевелилась, боясь, что её откровение прервется. Жадно выхватывала каждое слово, борясь с ветром, что пытался разбросать их по округе, лишь бы я не узнала правду.

– Я всегда хотела внука. Такого вот, как мой Денис. Он моя гордость, он для меня – вся жизнь… Его характер, улыбка, привычки, упёртость, порою невыносимое хамство – это всё, что я намечтала много лет назад. И вот он вырос, и вырос таким, как я и ожидала. Но каждый родитель встаёт перед непростым выбором – а что делать дальше? Ему же нужна семья. Жена, точно такие же дети с бурей в глазах. И многие оступаются… – старушка с такой горечью вздохнула.

Её прямая осанка расслабилась, являя старческую сутулость, усталость, слабость. Она сильнее сжала поручень, переминалась с ноги на ногу, оправляла идеально сшитый брючный костюм. Всеми этими движениями пыталась успокоиться, вернуть что-то привычное в разбитую жизнь. Но при всём при этом, в ней было столько смелости, столько отчаянной решительности поговорить, что я сдалась. Сделала два шага, встала рядом и развернулась.

– Но я не оступилась, Адель. Нет. Я просто навзничь рухнула с небоскреба и разбилась в лепёшку. Но страшно не это, страшно то, что я не успела умереть до этой минуты, – Марта горько хмыкнула и медленно повернула голову в сторону зала. Я сразу поняла, куда она смотрит. Её блеклые глаза были переполнены слезами, она следила за тем, как Димка помогает Вере сфотографировать картину, придерживая непоседу за руку. – Но, с другой стороны, у каждого поступка есть своя цена. И я заплачу свою, ты только выслушай.

– Хорошо, – быстрыми шагами отошла в темный угол, где за тенью пальм я впервые ощутила желание жить спустя двадцать лет душевного одиночества. Именно тут мы целовались, не обращая внимания на толпу, взгляды. Нам всё равно было. Ненависти было столько же, сколько и любви, оттого и выжили, потому что эмоции эти сильные, как атомные реакторы.

– Муратова была лучшей, – Марта скривилась при упоминании фамилии Лизоньки. – Лёгкая, как пёрышко. Робкая, застенчивая, воспитанная. Она мне в душу запала с самого первого занятия, её мама привела в пять лет. Гибкая была, не косточки, а резиновые трубочки. Никого не боялась, и себя не жалела. И в тот момент я впервые выделила фаворитку. И ей это понравилось. Чем сильнее поддерживала я её, тем отчаяннее она отдавала себя искусству…Да, я мечтала о такой невестке. Она просто идеально соответствовала всем требованиям. Мы дружили семьями, а дети учились вместе, на тусовки ходили, а на все праздники состав за столом окончательно устаканился, и все привыкли. И будто уже всё давно было решено. И вот однажды твоя фаворитка, которую ты знаешь уже пятнадцать лет, приходит и говорит, что беременна от твоего внука. Она рыдала, ползала в коленях, говорила, что любит его безбожно… Она была убита горем и все время твердила, что не хочет делать аборт! Она боялась, тряслась и просила помощи сохранить жизнь моему ещё неродившемуся правнуку.

– Она была беременна? – ахнула я, прижимаясь спиной к холодной каменной стене.

– Наверное, – Марта подошла ближе, и в нос снова ударил запах приторного вишнёвого компота. – Справки, УЗИ, да ещё её дядька пришел разбираться. Родители и Дениса, и Лизы тогда уехали отдыхать, вот мне и пришлось самой во всем разбираться. Горький орал, что это позор! Что внук судьи не имеет права принуждать к аборту, сыпал угрозами рассказать всем про самодурство наших семей. Он давил, говорил, что мой внук её обесчестил, и теперь Лизе никогда не найти достойного спутника жизни…

– Горький? – это имя стало колом в горле. И