Дуня тяжело дышала, а в ее глазах горело адское пламя.

Вася вытащила нож и с силой полоснула по венам на запястье. Кожа чуть сопротивлялась, но поддалась, и хлынула кровь. Соловей инстинктивно попятился.

– Вася! – вскрикнул Алеша, но она его не слушала.

Она сделала большой шаг вперед. Ее кровь алым дождем упала на снег, на глину, на подснежники. За спиной Соловей встал на дыбы.

– Вот, Дуняша, – проговорила Вася. – Вот. Ты голодная. Ты часто меня кормила. Помнишь?

И она протянула мертвой кровоточащую руку.

А потом думать стало поздно. Существо схватило ее руку, словно жадный ребенок, впилось ей в запястье и принялось пить.

Вася замерла неподвижно, отчаянно стараясь не упасть.

Существо кормилось и скулило. Оно скулило все сильнее и сильнее, а потом вдруг резко оттолкнуло ее руку и попятилось. Вася пошатнулась: у нее кружилась голова, в глазах мелькали темные мушки. Однако Соловей оказался за спиной и не дал упасть, встревоженно подталкивая носом.

Запястье у нее оказалось погрызено, словно попавшая к собаке кость. Стиснув зубы, Вася оторвала тряпицу от рубахи и туго перетянула рану. Она слышала свист Алешиной сабли. Напор врагов подхватил ее брата и оттеснил от нее.

А потом раздался крик ярости.

Адское пламя в глазах упырицы потухло. Кровь на лице потрескалась и осыпалась хлопьями.

– Моя Марина, наконец-то. Ты так долго!

– Дуня! – откликнулась Вася. – Я рада тебя видеть.

– Марина, Маришка! Где я? Мне холодно. Мне было так страшно…

– Все хорошо, – сказала Вася, стараясь не заплакать. – Все будет хорошо. – Она обняла существо, пахнущее смертью. – Теперь уже можно не бояться. – Вдали раздался рев. Дуня дернулась у Васи в объятиях. – Ш-ш! – сказала Вася, словно успокаивая ребенка. – Не смотри туда.

На губах у нее ощущался вкус соли.

Внезапно рядом с ней возник Морозко. Он часто дышал, и вид у него был такой же исступленный, как у Соловья.

– Ты – сумасшедшая дура, Василиса Петровна, – сказал он.

Захватив горсть снега, он прижал его к ее кровоточащей руке. Снег тут же смерзся, останавливая кровь. Смахнув лишнее, Вася обнаружила, что ее рану защищает тонкий слой льда.

– Что случилось? – спросила Вася.

– Черти держатся, – мрачно ответил Морозко, – но так будет недолго. Твоя мачеха умерла, так что медведь освободился. Он вырвется скоро, очень скоро.

Сражение снова вернулось на поляну. Духи леса рядом с громадным медведем казались детьми. Он вырос: казалось, его плечи рвут небо. Он схватил полевика своими мощными челюстями и отшвырнул в сторону. Русалка стояла рядом с ним, издавая невнятный вопль. Медведь запрокинул громадную косматую голову.

– Свободен! – взревел он, рыча и хохоча.

Он схватил лешего, и до Васи донесся треск расщепляемого дерева.

– Значит, вы должны им помочь! – огрызнулась Вася. – Зачем вы здесь?

Морозко прищурился и ничего не ответил. На мгновение Васе пришла в голову нелепая мысль, будто он вернулся, чтобы помешать ей погибнуть. Белая кобылица прижалась носом к морщинистой Дуниной щеке.

– Я тебя знаю, – прошептала старушка лошади. – Ты такая красивая!

А потом Дуня заметила Морозко, и в ее взгляде снова появился страх.

– И тебя я тоже знаю, – сказала она.

– Ты больше меня не увидишь, Авдотья Михайловна, как мне очень хочется надеяться, – сказал Морозко, однако голос его был мягким.

– Заберите ее, – поспешно попросила Вася. – Дайте ей по-настоящему умереть, чтобы ей больше не бояться. Смотрите: она уже начала забывать.

Это было так. Понимание начало исчезать с Дуниного лица.

– А ты, Вася? – спросил Морозко. – Если я ее заберу, мне придется покинуть это место.

Вася представила себе, как окажется одна против медведя, и дрогнула.

– А сколько вас не будет?

– Мгновение. Час. Предсказать невозможно.

У них за спинами медведь созывал своих сторонников. Дуню затрясло.

– Я должна идти к нему, – прошептала она. – Должна. Маришка, прошу…

Вася решилась.

– У меня есть идея, – сказала она.

– Будет лучше…

– Нет, – отрезала Вася. – Заберите ее сейчас же. Пожалуйста. Она была мне матерью. – Она обеими руками схватила хозяина за локоть. – Белая кобылица назвала вас приносящим подарки. Сделайте это сейчас для меня, Морозко. Умоляю.

Молчание затягивалось. Морозко посмотрел на сражение, продолжающееся чуть в стороне. Потом снова на Васю. На долю мгновения его взгляд устремился в лес. Вася посмотрела туда же, но ничего не увидела. А потом хозяин зимы вдруг улыбнулся.

– Хорошо, – согласился Морозко. Неожиданно он протянул руки, привлек ее к себе и поцеловал быстро и жадно. Она устремила на него ошеломленный взгляд. – Тогда тебе придется держаться, Вася, – сказал он. – Как можно дольше. Будь храброй.

Он отступил на шаг.

– Иди сюда, Авдотья Михайловна. Отправься в путь со мной.

В следующий миг они с Дуней оказались верхом на белой кобылице, а у Васиных ног осталось только истерзанное, окровавленное, опустошенное нечто.

– Прощай! – прошептала Вася, борясь с желанием позвать его назад.

А потом они исчезли – белая кобылица и два ее всадника.

Вася глубоко вздохнула. Медведь отбросил последних своих противников. Сейчас у него снова было обезображенное шрамами лицо человека, но теперь это был высокий и сильный мужчина с беспощадными руками. Он расхохотался.

– Молодец! – сказал он. – Я и сам все время пытаюсь от него избавиться. Он – холодное существо, девушка. А вот я – огонь. Я тебя согрею. Иди сюда, маленькая ведьма, и живи вечно.

Вася испуганно втянула в себя воздух. Однако Соловей был рядом: она ощутила под рукой его сильную шею, и тут же, не глядя, взлетела ему на спину.

– Лучше тысячу раз умереть, – сказала она медведю.

Кривая губа приподнялась, сверкнули длинные зубы.

– Как хочешь, – холодно бросил он. – Раба или верная служительница – выбор за тобой. Но ты в любом случае моя. – Говоря это, он увеличивался в росте, и внезапно человек снова стал медведем, пасть которого могла поглотить весь мир. Он ей ухмыльнулся. – А, тебе страшно. В итоге они все боятся. Однако страх храброго – это самое лучшее.

Васе показалось, что сердце у нее вот-вот выпрыгнет из груди. Однако вслух она сказала тихим, сдержанным голосом:

– Я вижу здесь лесной народец. Но как же домовой, банник, вазила? Придите ко мне, дети очагов моих людей, ибо нужда моя велика.