Я вглядываюсь в надпись на щите. Потом качаю головой:

– Тебе тоже это пришло в голову? Нет, быть того не может. Это просто имя. Да и годы не совпадают. Мама родилась в 1944-м, спустя долгое время после того, как Мами рассталась с Иаковом – то есть Жакобом. Концы с концами не сходятся.

Я чувствую себя ужасно глупо и удивляюсь абсолютно серьезному выражению лица Гэвина.

– А что если ты все же права? Что если она родилась на год раньше? Может быть, дедушка с бабушкой подкупили кого-нибудь, чтобы подправить дату в свидетельстве о рождении? В те дни подобное случалось. Не забывай, шла война. Какой-нибудь клерк в бюро регистрации вполне мог подменить бумаги и уничтожить оригинал. До появления компьютеров это было нетрудно.

– А зачем?

– Чтобы все выглядело так, будто твой дед и есть настоящий отец ребенка. – У Гэвина сияют глаза, он говорит быстро и увлеченно. – Чтобы твоя мама в этом не сомневалась. И чтобы никому не пришлось рассказывать про Жакоба. Ты говорила, они переехали на Кейп, когда твоей маме было уже пять. Но когда дети в таком возрасте, очень легко можно ошибиться – особенно если они говорили, что она крупная девочка для своих лет. Разве не могло быть, что на самом деле ей уже исполнилось шесть?

У меня перехватывает дыхание.

– Не может этого быть, – шепчу я. – Мама была так похожа на дедушку Теда. Прямые темные волосы, карие глаза. Совершенно та же мимика.

– Темные волосы и карие глаза вообще не редкость, – замечает Гэвин. – К тому же сравнить не с чем, мы же не знаем, как выглядел Жакоб. Правильно?

– Наверное, – бормочу я.

– Согласись, если допустить, что твоя мама – дочь Жакоба, это бы помогло ответить на многие вопросы. К примеру, что случилось с ее ребенком. И почему твоя бабушка так скоро нашла замену Жакобу.

– А ей-то зачем понадобилось искать ему замену? – Эта часть шарады мне по-прежнему непонятна.

– Видимо, она была уверена, что Жакоба нет в живых. Видимо, твой дедушка оказался благородным человеком и предложил ей шанс спастись и спасти ребенка. Видимо, она решилась и воспользовалась этим шансом, потому что считала, что так будет правильно.

– Тогда получается, что она никогда не любила моего дедушку? – Я выговариваю эти слова с болью в сердце. – Он что же, был для нее просто средством для достижения цели?

– Нет, я на что угодно поспорю, она его любила, – возражает Гэвин. – Только не так, как Жакоба, другой любовью. Но ведь он подарил ей и твоей маме хорошую жизнь.

– Такую жизнь, какой хотел бы для них и сам Жакоб, – добавляю я.

Гэвин кивает:

– Точно.

– Но если на самом деле все так и было, то что же получил дедушка? – Я ошеломлена, душу переполняют печаль и горечь. – Жену, которая никогда его не любила так, как он того заслуживал?

– Думаю, он все понимал, – рассуждает Гэвин, – но так любил, что это было ему неважно. Возможно, ему было довольно того, что она рядом, что он может ее защитить, стать отцом ее ребенку.

Я отворачиваюсь. Вот если бы можно было спросить самого дедушку, что он чувствовал, как относился ко всему этому, прав ли в своих предположениях Гэвин. Но дедушки давно уже нет. Я спрашиваю себя, неужели ответы на все вопросы и все тайны так и останутся нераскрытыми. Останутся, конечно, если Мами так и не придет в сознание. Да если и проснется, не обязательно что-то вспомнит.

– Как ты думаешь, моя мама знала? – обращаюсь я к Гэвину. – Если это правда, – поспешно добавляю я.

– Почти уверен, что не знала и даже не догадывалась, – задумчиво произносит Гэвин. – Мне кажется, твоя бабушка всерьез хотела обо всем этом забыть.

Мы садимся в машину, и я понимаю, что плачу. Давно ли уже – не знаю, но чувствую, что рана в сердце становится все больше и больше. До недавнего времени бабушка была обычной женщиной, разве что немного печальной уроженкой Франции, хозяйкой кондитерской. Теперь, постепенно приоткрывая завесу тайны и разбираясь в том, кто же она на самом деле, я осознаю все отчетливее, что скорбь ее неизмеримо глубже, чем я могла представить. А она прожила всю жизнь, притворяясь, окружая себя секретами и ложью.

Больше, чем когда бы то ни было раньше, я хочу, чтобы она очнулась, хочу сказать ей, что она не одинока, что я ее понимаю. Хочу услышать эту историю из ее уст, потому что до сих пор здесь сплошные домыслы. Вдруг понимаю, что ничего не знаю о себе и своем происхождении. То есть совсем ничего. Отцовская линия всегда была для меня тайной (мне неизвестно даже, кто мой отец), а теперь оказывается, все, что я знала о родословной со стороны матери, – неправда.

– Ты как? – спрашивает Гэвин. Он еще не завел машину, просто сидит рядом и смотрит, как я реву.

– Я не знаю, кто я, больше ничего о себе не знаю, – всхлипываю я.

Он кивает.

– Зато я знаю, – легко говорит он. – Ты – Хоуп. А все прочее, по сути, не имеет никакого значения.

Гэвин притягивает меня к себе и крепко обнимает. И хотя между нами торчит центральная консоль, мне кажется, что в мире не может быть ничего естественнее и уютнее этих объятий.

Наконец он разжимает руки, пробормотав:

– Пора нам ехать, а то опоздаем.

По моим ощущениям, прошла лишь пара секунд, но часы свидетельствуют, что в таком положении мы провели не одну минуту. А хотелось бы и подольше.

Только когда мы выезжаем на шоссе и я вижу в окно падающие стаканы, меня осеняет: мы оставили на крыше автомобиля еду из Макдональдса. Мы дружно хохочем – и от тягостного напряжения не остается и следа.

– Ну и ладно, я еще и не проголодался, – утешает себя Гэвин, поглядывая в зеркальце назад, где под колесами машин размазаны – я живо представляю себе эту картину – остатки нашего завтрака.

– Я тоже, – соглашаюсь я. Гэвин улыбается.

– Ну что, курс на Нью-Йорк?

– Курс на Нью-Йорк!

Только к началу одиннадцатого мы наконец выбираемся из пробок и выезжаем с шоссе Рузвельта на Хьюстон-стрит в Манхэттене. Гэвин включает навигатор и следует его подсказкам, а я смотрю в окно, пока он несется по улицам, закладывая виражи, уворачиваясь от машин и избегая столкновений с пешеходами и такси.

– Терпеть не могу ездить по Нью-Йорку. – Впрочем, говорится это с улыбкой.

– Ты настоящий ас, – в тон ему замечаю я.

Я, когда училась в колледже, проходила здесь летнюю стажировку и потом приезжала еще несколько раз, но с тех пор миновало больше десяти лет, и все кажется другим. Город выглядит чище, чем мне помнилось.

– Если верить навигатору, мы почти на месте, – объявляет Гэвин спустя несколько минут. – Давай искать, где припарковаться.

Мы находим стоянку и двигаемся к выходу. Пока Гэвин получает квитанцию, я нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Мы всего в нескольких кварталах от того места, где еще год назад проживал Жакоб Леви. Возможно, наша встреча с ним состоится через десять минут.