Очередное видение будущей стратеры оказалось в разы хуже предыдущих. Девушку сотрясало не только от страха, но ещё и от рыданий, но она не позволяла никому до нее дотрагиваться. Прибежавший на крик Мэшер лучше пульсометра и тонометра определил, что сердце Селены сбилось с ритма, давление подскочило до ста семидесяти, а ее левая рука и вовсе потеряла чувствительность. Но девушка упорно твердила ему, что с ней «Все ок». Хотя лицо землистого оттенка говорило об обратном. Услышав про повышенные показатели подруги Лиза всерьез начала переживать за ее жизнь. Но Селена, несмотря на бьющий ее озноб, мужественно передавала Вару куски своего видения. Ингвар, чьи прикосновения обычно действовали на Селену успокаивающе, даже не успевал помочь любимой. В прошлый раз его медлительность стоила мальчику жизни, второй раз он подобную ошибку не допустит, тем более до очередного убийства, оставалось пару минут. Вар был вынужден переложить заботу о Селене на Лизу с Мэшером, а сам отправился на поиски Гадриэля, не отвечавшего на его зов.

Для Гадриэля и Вара следующие минуты пролетели незаметно, для Селены и Лизы растянулись в вечность. Лизу мало волновало, что подруга увидела на этот раз, ее больше заботило, чтобы после этого она осталась в живых. Девушку сильно трясло и Лизе даже пришлось сесть ей на ноги, чтобы унять дрожь. По щекам Селены все текли слезы, а на нижней губе, которую она старательно прикусывала, сдерживая боль и рвотные позывы, выступили капельки крови. Лиза боялась, что у подруги случился инфаркт или инсульт, поэтому облегченно выдохнула только когда Мэшу удалось ее успокоить и вернуть все показали в норму, благодаря очередному волшебному снадобью от малумских лекарей.

Мэшер уверял, что у Селены нормальная реакция на видения, тем более на такие, но Лиза все равно собиралась в самое ближайшее время отвести подругу в нормальную больницу к нормальных врачам, а не к доморощенным терапевтам типа Мэша. Его диагнозам в виде «постпровидческое расстройство», присущее всем новичкам в предвидении, она не верила, а лечение его в виде дыхательной гимнастики по квадрату и каких-то там игр нового кода, ещё и с радугой, сочла идиотским.

Лиза не собиралась спрашивать, что увидела будущая стратера, потому что снедало ее отнюдь не любопытство, а ярость, которая все росла. И когда Селена уснула, ее подруга дала волю чувствам. Она вышла из дома, зашла в маленький сарайчик для дров и выпустила гнетущие чувства наружу. Здесь был гнев не только за Селену, которая мучилась по чужой вине и которую втянули в игры кустодиамов также, как Лизу и Кира. Здесь была злость за гибель лучшего друга, который был очередной пешкой для кустодиамов, но целым удивительным и уникальным миром для неё и Селены. Тут была боль за Мэша и все то плохое, что с ним произошло, а ещё за все то чудесное, чему уже не суждено случится. Тут была боль и за нее саму. Боль за то, что все в ее жизни идёт наперекосяк, а если что-то приятное и происходит, то тут же гибнет.

Лиза наконец позволила себе выпустить всю эту боль. Она кричала и материлась. Крушила все, что попадалась под руку. Лупила по стенам как по боксёрской груше, пока не сбила костяшки пальцев в кровь. Рыдала в голос и проклинала Дарка с Михаилом. Она бушевала до тех, пока за ней не явился Мэшер. Он бережно смазал все раны, а после укрыл в объятьях и позволил выплакать все, что осталось. Он гладил Лизу по волосам и нашептывал, что все будет хорошо. Не понятно правда, кого он хотел убедить в этом больше, себя или ее. Мэш знал, что Лиза оплакивала не столько судьбу Селены, сколько свою и его, которым не суждено соединиться вместе.

Мэш прекрасно понимал Лизу. Ему тоже хотелось разнести весь это сарай, а лучше сжечь дотла и Парадиз, и Заставу, потому что оба главы были теми еще говнюками, а потом убежать далеко-далеко вдвоём с Лизой и стать обычными людьми, у которых все в порядке. Но он знал, что ничего из этого не произойдёт, за них все уже решено.

Утерев девушке слезы, Мэш поцеловал ее в макушку и повел в дом. Проводив Лизу до комнаты, Мэшер положил на ее кровать книгу в потертой фиолетовой обложке и ушел. Больше он ничем не мог ей помочь, как бы сильно того не хотел.

Глава 17

Любовь — это безумство, в крайне неподходящий момент забирающееся в самое сердце, вырубая все предохранители нервной системы. Секунду назад ты был нормальным, но одного взгляда в манящие глаза становится достаточно — ты попал. Кудрявый мальчик — этот ангельский лав-дилер, доставил свою первую дозу, подсунув тебе человека, от которого ты сойдешь с ума. Но ты встречаешь чувство, выжигающее инициалы на твоем сердце, со счастливой, хоть и придурковатой улыбкой на лице. По крайней мере, именно так рассуждал о любви Мэшер.

У Ингвара было иное мнение. Он считал, что любовь — это благословение свыше и дар небес. Особый дар, который нужно беречь. Дар, к которому нужно относиться трепетно. Дар, который придает жизни особый смысл и делает тебя лучше с каждым днем. Он верил, что любовь — это маленький огонек, который зажигается в сердце, а потом становится все больше и больше. И когда этот свет становится достаточно большим, ты наконец можешь разделить его с кем-то очень для тебя важным. Ты можешь приумножить этот свет вдвое, а потом продолжить его в своих детях.

Гадриэль же имел представление о Любви противоположные. Он уверовал, что любовь — это голодный хищник, раздирающий сердце на тысячи кровоточащих кусков. Это проклятие, отметина от которого навсегда остается на сердце. Это мимолетное, призрачное счастье, приносящее за собой бесконечные мучения. Это боль, отравляющая гарантиями блаженства и разносящая яд лживых обещаний по всей кровеносной системе. Боль, которая каждый день напоминает о том, чего ты лишился. Боль, которую вытравливаешь из себя отключая все чувства и превращая в сухаря.

Но совсем не о любви думали Вар и Гадриэль, встречавшие морозный ноябрьский рассвет в городе, любовь воспевающем. Лучшие друзья размышляли лишь о том, что у них осталось всего несколько минут, чтобы предотвратить очередное преступление. Кустодиамы спешно переместились к памятнику Петру и Февронии, возле которого через две минуты должны были казнить очередных жертв, и наспех устроили засаду, толку от которой не было. Два часа томительного ожидания ни