Андрей Андреевич Кнауф, купец первой гильдии, последний частный владелец Златоустовских заводов в 1797–1811 годах, в письме брату сообщает, что гостил у Н.В. Садова, упоминая имя его домоправителя – Степан.

София Русинова, знававшая графа Палена по его жизни в Ганновере – он уехал туда после того, как Александр Первый отправил его в отставку, назначив военным губернатором столицы другого участника заговора, Голенищева-Кутузова, – записывает рассказ графа: «Известный фон Садов шантажировал нас, он был застрелен утром на набережной, на моих глазах».

В общем, данных было много, но нигде ни разу не говорилось об обстоятельствах появления фон Садова в Екатеринбурге в 1798 году. А ведь именно это требовалось, чтобы остановить осцилляцию!

По инициативе Джона Макинтоша правительство Великобритании учредило благотворительный научный фонд, который объявил конкурс на предоставление грантов учёным бывшей России. Среди прочих тем была и такая: «Иностранные специалисты в разработке рудных богатств Урала в 1795–1805 годах. Практика приглашения, условия жизни, результаты». Взяться за эту тему пожелали около пятисот учёных из Московии, Южнороссийской республики, Сибирской Федерации и даже Белой России. Гранты по сто фунтов стерлингов – бешеное богатство для этих нищебродов! – получили трое из Ногайского ханства и двое москвичей.

Но ещё до того, как их отчёты поступили в лабораторию ТР, сработала техника. Мониторы вдруг показали двух новых тайдеров, одного на Урале и второго в Америке, в штате Пенсильвания, с материализацией в 1798 году! Сэмюэль Бронсон не знал, что и думать.

– Мы как астрономы, которые обнаруживают на небе новые планеты после того, как теоретики предскажут их существование, – ненатурально смеялся он, чувствуя себя неуютно под взглядами коллег-историков.

В очередном заседании принимал участие не только Джон Макинтош, но и министр иностранных дел Уинтворт. Когда ему объяснили, чем заняты эти люди, входящие в штат его министерства, он просто ошалел. Никак не мог поверить. Но уж зато когда поверил, не было более деятельного участника разговора.

– Конечно, этих жуликов надо остановить, – говорил он, имея в виду парочку Садовых. – Наши предки потратили столько денег, чтобы Павла убили, а теперь…

– Я тут выяснил, что изрядные суммы пошли не на поддержание заговора, а на частные нужды Ольги Жеребцовой, – педантичным тоном поведал профессор Биркетт. – А эта особа собиралась замуж за тогдашнего посла в России, вашего прапрадеда Чарлза Уинтворта, который, собственно, и передавал ей деньги. Вы эти заслуги ваших предков имеете в виду, господин министр?

– Уинтворты служат короне вот уже полтысячи лет! – заносчиво сказал министр. – Мои прадеды были послами в России и при Петре Первом, и при Павле. А что касается Жеребцовой, то на ней никто из них не женился, и мне непонятно, зачем эти сплетни вы сейчас…

– Господа! – прервал его Джон Макинтош. – Мы собрались, чтобы наметить план действий государственной важности, а не для выяснения, кто на ком женился или нет двести пятьдесят лет назад.

– Прошу прощения, – остыл сэр Уинтворт. – В те года, о которых мы сейчас говорим – в том числе и в 1801-м, министром иностранных дел был сэр Питт, а он никогда не отказывал в субсидиях на выгодные для Англии цели на континенте, выдавая гарантии банку Ротшильдов. Если теперь мы не остановим упомянутых вами двух американцев, Садовых, значит, английское золото потрачено зря. Я безусловно за проведение акции.

– Да, но какой акции? – спросил сэр Джон.

Варианты обсуждали долго. Трудность была в том, что техника лаборатории ТР позволяла забросить фантом не позднее как в 1760 год, ну в лучшем случае в 1770-й. Было непонятно, как он сможет добраться до Екатеринбурга и как сумеет устроиться там, чтобы дожить до 1798 года и устранить Николая Садова.

– Понимаете ли вы, господа, – говорил Сэмюэль Бронсон, – что устранение фантома Садова в 1798-м нам почти ничего не даёт? Мы вернём реальность, максимально сходную с R1, а этот Садов из совершенно нам неизвестной точки Y опять отправится спасать Павла.

– Но там его уже будет ждать наш человек, – возразил Джон Макинтош.

– В Екатеринбурге откроют специальное кладбище для Николаев фон Садовых, – среагировал о. Мелехций.

– Делаем, – решил доктор Глостер. – Задание всем: искать подходящего человека. Молодого, талантливого, физически крепкого, уверенного в себе, знающего русский язык, надёжного. Он закроет проблему Садова, выяснив, где эта точка Y. Заодно поручим ему дожить до 1822 года и разобраться, что за Прозрачный Отрок объявился в селе Плоскове и откуда пришёл.

День начался странно.

Закончив свой поздний завтрак, Стас, которому едва удалось заставить себя уснуть после того, как он совершенно дурацким образом утонул в холодном море, в дверях ресторана столкнулся с Андреем Чегодаевым.

– Станислав, я в восторге, – сказал Андрей.

– Неплохо поработали, – согласился Стас. – Такие встречи, как вчера, будят мысли. Пойду попробую накатать тезисы.

Андрей засмеялся:

– Ладно меня дурачить! Мысли, тезисы… Я про ваши способности кружить головы девицам.

Стас похолодел. Кто мог слышать? Прокрутил в голове вчерашний разговор у лееров; нет, никто не мог. Кто-то видел, как Мими заходила к нему в каюту? Невероятно; чтобы понять, что она открывает не свою, а его дверь, надо было стоять совсем рядом – с конца коридора определить это невозможно. А рядом никого не было, и вообще Чегодаев едет палубой ниже.

А если слухи дойдут до Мими, она же решит, что он не сдержал клятву!

Наверное, у Стаса изменилось лицо; Чегодаев отодвинулся и, бормотнув: «Да я так просто», – попытался проскочить в ресторан мимо собеседника. Но Стас ухватил его за локоть, сказал неприятным голосом:

– А пойдём на корму, поговорим иначе.

– Станислав Фёдорович, – взмолился Андрей, – я же не имел в виду никакой компромации! Ну пользуетесь вы расположением Марины Антоновны, ну подпускаете амура – ваше право. Давайте забудем обо всём плохом, что вы усмотрели в моих словах, и оставим в памяти лишь одно: я вами восхищаюсь. Идёт?

– Марина? – протянул Стас, задрав бровь. – Ах да, конечно, Марина! Вы извините, Андрей, я уж подумал…

Он вернулся к буфету, взял полный кофейник и унёс к себе в каюту. И почти всё время до обеда провёл там один, в компании только блокнота на столе: то метался из угла в угол – два шага туда, два обратно; то выглядывал на палубу поверх занавески. Поискал давешнюю бумажку, на которой делал вчера заметки; не нашёл. Наконец у него получилась в меру гневная филиппика против войны и грязных политиканов, за любовь и творчество. Хватанул кофе. Вспомнил, что о политике нельзя, потому что в Париже – культурное мероприятие, могучий бабий салон, и заменил «грязных политиканов» на «безответственных мужчин». Переписал начисто.