— Более четырех лет.

— Чем ты занимался?

— Я — технолог. Но ты же знаешь, что завод уже давно не работает.

— Скажи, на заводе осталось что-либо из радиоактивного?

Исмаил задумался. Ветров чувствовал, что он колеблется и даже в какой-то степени растерян.

Роман улыбнулся:

— Ты не беспокойся, Исмаил, я — офицер, майор спецназа ГРУ и по роду службы допущен ко многим секретам. Поверь, я не хочу выпытать у тебя все твои секреты, думаю, что ты и подписку о неразглашении давал. Дело в том, что группа террористов, главный в которой араб, нацелились на этот завод, хотят достать опасные материалы, и им, как говорится, до лампочки, что может случиться с людьми, в том числе и с чеченцами.

— Я понимаю и скажу прямо: все те начальники, которые работали на заводе, и те, кто сидел и сидели в высоких кабинетах и в Москве, — преступники. Они даже пальцем не пошевелили, чтобы принять меры по недопущению трагедии, которая наверняка случится, если террористы поковыряются в корпусах завода.

— Мне сказали, что на территории завода очень большой уровень радиации, что ты знаешь об этом?

Исмаил молча полез в карман куртки и достал небольшую прямоугольной формы коробочку.

— Всем работникам завода, когда он действовал, выдали вот такие датчики. Их изготовляли в Минске, хорошие приборы. Так вот, этот прибор, когда я проходил через территорию завода, показал, что там уровень излучения в десятки тысяч раз превышает норму. Знаешь, во сколько раз?

— В сто раз? — улыбнулся Ветров.

— Если бы! Почти в шестьдесят тысяч раз. Это лишь в два раза меньше, чем уровень радиации на Чернобыльской станции после взрыва в тысяча девятьсот восемьдесят шестом.

— А кобальт-50 там есть?

Исмаил бросил короткий взгляд на Мурата и Магомеда и перевел глаза на Романа:

— Да, есть.

— В чем он хранится?

— В специальных свинцовых небольших контейнерах.

— А откуда такой высокий уровень радиации?

Исмаил пожал плечами и, немного подумав, ответил:

— Может, кто-то достал из контейнеров, а может, во время взрывов контейнеры разрушались, не знаю, скажу только одно: определенная часть кобальта, а может, почти весь заводской запас находится вне установок.

— Это очень опасно. Исмаил, как думаешь, а завладеть кобальтом можно?

— Конечно. Сейчас же на заводе бардак! Охраны — никакой, все брошено, кто хочет, может прийти и ходить по цехам, в том числе и тем местам, куда раньше не каждому работнику завода можно было проникнуть.

Магомед, до этого все время молчавший, вдруг подал голос:

— Роман, Исмаил подозревает кой-кого, кто мог бы попытаться добыть на заводе эти штуки… — Магомед обратился к двоюродному брату: — Исмаил, расскажи об этом инженере.

— Да, конечно, я сам уже хотел об этом говорить. — Он сделал паузу и, чуть понизив голос, начал рассказывать:

— Неделю назад ко мне на рынке подошел такой Феликс Загдаев. Он сам русский, но уже лет двадцать пять живет в Грозном. Я слышал, что Загдаев связан с группой, в которую входят несколько офицеров МВД и ФСБ, уволенных за какие-то проделки из органов. В группе есть и судимые, и другие темные личности. Я слышал, что они торговали паленым бензином, немножко грабили, немножко занимались рэкетерством. Так вот, Загдаев раньше работал на химзаводе инженером-наладчиком. Когда мы встретились на рынке, он отвел меня в сторону, спросил, чем занимаюсь, где работаю, как живу, и вдруг начал интересоваться химзаводом.

— Ну и что он спрашивал? — насторожился Ветров.

— Спросил, давно ли я был на заводе, охраняется ли он. Я ответил, что завод меня больше не интересует. А он мне говорит: «Как ты думаешь, почему на территории завода такой высокий уровень радиации?» Я пожал плечами, а затем спросил, откуда он взял, что там большое излучение. А он рассмеялся и ответил: «Ты же знаешь о моих возможностях. А радиацию засек американский спутник». Я тоже в ответ засмеялся и говорю: «Так ты теперь командуешь в ЦРУ?» «Нет, — отвечает, — но связь у меня с ним хорошая. Они и помогут нам изгнать из Чечни федералов. Скажи, как без риска для здоровья взять на заводе кобальт? Он же, считай, бесхозный и сейчас никому не принадлежит. Подумай, мы можем с тобой хорошо заработать. Заплатят зелеными, получишь столько, что на многие годы хватит».

— Ну и на чем вы остановились?

— Я сказал, что боюсь радиации. Он предложил мне подумать и сказал, что встретится со мной после того, как приедут нужные люди. Я уточнил, кто эти люди. Покупатели?

— А он что ответил?

— Рассмеялся и сказал: «Спонсоры».

Ветров встал и достал из куртки, висевшей на крючке, вбитом в штукатурку, блокнот, сел на место:

— Исмаил, расскажи мне, что ты знаешь об этом Феликсе Загдаеве?

Исмаил на некоторое время задумался, а затем, словно не имея сил выйти из этой глубокой задумчивости, как бы размышляя, ответил:

— Мало о нем я знаю. То, что работал инженером, я уже говорил. Знаю, что женат на чеченке, которая сейчас с тремя детьми находится то ли в Саудовской Аравии, то ли в Иордании. По-моему, он по работе характеризовался хорошо. Я с ним контактировал только на заводе и только в вопросах, касающихся работы.

— А с кем он дружил?

— Не знаю… Хотя… Если и попадался с кем-либо мне на глаза, то в компании с чеченцами.

— А где он проводил свободное от работы время?

— Не знаю. У нас недалеко от завода была забегаловка. Я иногда после работы заходил туда: летом квасу попить или пива. Там иногда и видел Загдаева с незнакомыми. Но я не хочу утверждать, что он алкоголик.

— Я понимаю, — кивнул головой Ветров и спросил: — Как думаешь, он обратится к тебе?

— Трудно сказать, — пожал плечами Исмаил, — сам он, по-моему, не умел обращаться с опасными веществами типа радиоактивных.

Исмаил неожиданно весело улыбнулся:

— Я помню, как он в курилке как-то сказал: «Лично я не хочу зайчиков от контакта с этой хреновиной нахватать. Мне надо, чтобы мой главный член еще долго стоял». По его поведению и словам я понял, что он действительно боится облучиться.

— Так, может, он поэтому и сделал тебе предложение?

— Скорее всего, так.

— Исмаил, как ты думаешь, Загдаев еще к кому-либо за помощью может обратиться?

— Конечно. А вот к кому — не знаю. Я даже не могу сказать, кто из работников завода, умеющих обращаться с опасными веществами, остался в Грозном.

— Он может прийти к тебе домой, Исмаил?

— Нет, он же не знает, куда я перебрался после того, как дом, в котором жили моя семья и еще более сорока семей из числа работников завода, был разрушен.