Наконец Бугримова очнулась, вышла не то из оцепенения, не то из приятной полудремы, но оставлять такую огромную ценность тут, в гримерке, под охраной жалкого серийного английского замка, который легко можно было отомкнуть шпилькой для волос, женщина не стала. Она взяла крепкий обувной шнурок, подвесила на него перстень и надела его на шею. И сразу же под шерстяной водолазкой словно забилось еще одно сердце – ровно и наполненно… удовлетворенно.

И денег заработал, и колечко в придачу! Никчемушная, конечно, штуковина: бриллиант мало того что с угольком, так еще и с трещиной! Но огромный, редкого розового цвета и внушительный… театральщина, одно слово! Сбагрит, сбагрит он это бриллиантовое счастье в один момент – таких, кому важен размер, а не качество, пруд пруди, а вот на рубиновом он сегодня поднялся! Изрядно поднялся! И не надо больше перед Брежневой унижаться… быдло – оно и есть быдло! Свинья, пусть даже и в соболях, все одно свинья…

Телефон задребезжал, когда он уже наливал себе, чтобы спрыснуть сделку. Рука дернулась, и дорогой виски пролился мимо стакана.

– Это я, – без обиняков заявила трубка. – Перстень еще у тебя?

Галя Брежнева, конечно же, рассказала мужу о штуковине с красным камнем – не могла не рассказать, потому что была еще очень пьяна, когда мужа Юрочку привезли в служебном авто домой. А что у трезвого на уме, то, как известно, у пьяного на языке. Язык Гали Брежневой слегка заплетался, но молчать она не могла:

– Притащил, значит… я и говорю – зачем нам этот самый Борджиа? Гром-а-адная каменюка и такая красная точка посередине… прям в лоб! Хи-хи! Говорит, мол, Юрь Михалы-ычу подарите… ик!

– Ну и где он? – довольно спросил Юрий Чурбанов, слегка поводя широкими плечами и потирая с холода ладони. Он любил броские вещи и еще не насытился их обладанием.

– Ушел! – удивилась Галина.

– Ну, это понятно. А перстень где? Я хочу его надеть! – игриво сказал муж и хлопнул свою обширную половину по обширному и бесформенному заду. Впрочем, страсти в их отношениях было не занимать: страсть могут подпитывать самые разные предметы, а тут страсть была истинной, бескрайней от финансовой неограниченности.

– Я его не взяла! – недоуменно сказала Галина. – Я подумала… я решила…

– Почему же ты решила за меня? – В голосе Юрия поубавилось теплоты, зато отчетливо проступила холодная сталь. – Я знаю, он бы мне понравился! Я его хочу! Я хочу этот перстень Борджиа! Слышишь? Хочу! Позвони немедленно этому твоему холую на тонких ножках и прикажи привезти его обратно!

– Х-хорошо. – Губы Галины дрожали, но ей нравилась властность этого мужчины, его грубый напор и то, что он не пресмыкался перед ней, а вел себя… ну совсем как этот Борджиа, наверное, держался со своими бабами! Да, нужно было брать! Нужно! Но еще не поздно… такую штуку не каждый купит!..

– Это я, – сказала она в телефон. – Перстень еще у тебя?

– Нет, Галина Леонидовна! – пропела трубка гнусным мстительным тенорком. – Уже нет… увы! Как вы правильно посоветовали, отнес Ирине Николавне! Она сразу и взяла… уникальная вещь, я же говорил!

– Сволочь! – припечатала Галина и швырнула трубку на рычаг.

– Ну что? – осведомился муж. – Когда привезет?

– Бугримова купила! – с неподдельной ненавистью в голосе ответствовала Галина. – Вечно она! Всегда дорогу перебежит… сколько она у меня… у нас… уже шикарных вещей увела! И я ж ей предлагала… по-хорошему предлагала! И цену давала чуть не вдвое! Бл…дь упертая! Как увидит стоящий антиквариат, так и тут как тут! Сволочь последняя! Подстилка цирковая! Тварь! Дрес-с-сировщица, мать ее!

– Я хочу этот перстень! – с угрозой в голосе повторил Юрий Чурбанов. – Я хочу его любой ценой! Слышишь? Любой!

В декабре смеркается быстро. В четыре часа дня уже совершенно темно и даже фонари перед престижной ведомственной многоэтажкой не могут полностью разогнать тьму, их свет едва пробивается сквозь густой занавес валящего снега. В цирке суета и генеральные прогоны перед новогодними выступлениями, на улице – тоже генеральная репетиция Нового года…

Два высоких, крепких молодых человека спокойно входят в охраняемый подъезд: один широко распахивает двери, чтобы пропустить второго с огромной пушистой елью в руках.

– Заноси! – командует он.

– К кому? – вскидывается вахтер, когда-то служивший прапорщиком.

– К Ирине Николавне Бугримовой! – бодро докладывает тот, что распахнул обе створки. – Квартира сто семнадцать! Какой этаж, отец?

– Седьмой, седьмой, – засуетился страж. – Да в этот лифт не поместится! Я вам щас грузовой вызову!

– Хорошо! – согласился второй, лица которого было совсем не видать за еловыми лапами. – Грузовой в самый раз будет!

– Дома она? – поинтересовался первый.

– Да с утра как ушла Ирина Николавна, так и нету! Да вам откроют, откроют, там домработница завсегда…

Домработнице час назад, как раз во время трансляции хоккейного матча, который бывший прапор не отрываясь смотрел по крохотному телевизору, упрятанному под стол, позвонили и сообщили, что сын сломал ногу и нужна операция, поскольку перелом у мальчика сложный. Женщина даже не стала отзваниваться хозяйке – мгновенно собралась и помчалась на другой конец Москвы, по названному ей адресу. Так что в квартире на седьмом этаже гарантированно никого не было…

Знаменитая дрессировщица львов и, в отличие от парвеню Брежневой, истинная светская львица Ирина Николаевна Бугримова вернулась домой совсем поздно, – но усталость как рукой сняло, когда она разглядела неладное: наружная дверь в ее апартаменты – бронированная, сверхнадежная – была лишь притворена. Квартира была умело вскрыта, а внутри жилья все было перевернуто снизу доверху. Впрочем, грабители не взяли ничего из того, чем прельстились бы обычные домашние воры: ни мехов, ни аппаратуры, ни коллекционного фарфора, ни даже картин. Воры, без сомнения, были квалифицированными и явились по точной наводке. И они нашли то, что искали, – хорошо скрытый тайник с коллекцией драгоценностей. Сейф был выпотрошен, бриллианты и перстень – бесценный перстень Борджиа, украшенный великолепным звездчатым рубином, – пропали.

Ирина Николавна Бугримова онемевшими пальцами накручивала диск, чтобы вызвать милицию и заявить о пропаже. У распахнутой настежь двери ее квартиры стояла огромная пушистая ель – оставленный ей кем-то новогодний подарок.

– Дорогой мой Лев Вадимович… – Господин Никитич постукивал пальцем по ровно сложенной стопке распечатанных страниц, то есть по моей рукописи. Другой рукописи – не его биографии. – Сейчас я вам сделаю предложение, от которого вы не сможете отказаться. И вы не откажетесь, – веско проговорил он. Настолько веско, что мне даже стало как-то не по себе.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы я испугался Ник Ника, – с чего бы мне было его бояться? Тем паче никакого криминала за мной не водилось… и даже нашего знаменитого договора я вроде не нарушал!