Князь руссов принял дары от чудинов. Ему преподнесли полные сани пушнины. Но и Вадим не остался в долгу и одарил послов серебряными кубками. И, чтобы окончательно помутился разум диких соседей, вручил им две золотые византийские монеты. Чудины, как и ожидалось, пришли в полный восторг от богатства и щедрости княжеской, и едва не стали молиться на блестящие кругляшки солидов. Но это был «пряник».

На следующий день жарко натопленная баня гостеприимно распахнула свои объятия, и послов повели париться. Как стало известно князю, данный чудинский род был на диво диковат и банями не злоупотреблял. Вернее, не знал оных напрочь. То ли они брезговали чистотой, то или им что нашептал Юмал, но факт оставался фактом. Хоть дорога от терема до бани и была коротка, но поразила чудинов до крайности. Во внутреннем дворе детинца Вадим неожиданно устроил экзекуцию. К столбам и дыбам были привязаны обнаженные люди с чудинской наружностью, а каты[94]вовсю обхаживали их. Кого хлестали розгами, кому выкручивали руки, кому приятно щекотал пятки огонь, а кого и вовсе с нежностью окунали в студеную воду. Визги, писки и крики стояли такие, что закладывало уши, а все собаки града так жалобно подвывали, что послы аж прослезились.

– За что же их так? – спросил дородный чудин, главный в посольстве.

– А-а-а, – протянул воевода, безразлично махнув рукой, – это охальники[95]и тати…

– Из какого рода? – уточнил посол, безошибочно признав в испытуемых своих одноплеменников.

– Из рода озерной чайки, – не меняя равнодушного тона, отвечал Бряг, – они князю нашему поперек слово молвили…

– О! – ужаснулся посол, а вместе с ним и все остальные чудины.

– Да. Пустое… всего и делов-то. Сотню князь приказал изрубить, весь (Весь – небольшое поселение) сжечь, а этих, – воевода кивнул на двор, – князь спытать решил… да медленно, чтоб другим перечить слову княжескому неповадно было.

– Крут князь-то…

– Да нет. Что ты, Окута?! Князь у нас – о-го-го! Щедр! Сам же видел. А эти враги несмышленые перечить вздумали…

– У-у-у-у, – чуть не в один голос выдохнули послы.

Их похмельные мозги здорово напряглись. А истошные крики не умолкали, и даже более того, усиливались. В воздухе повис противный запах горелого человеческого мяса. Двоих послов тут же стошнило.

– О, да я вижу, вы совсем умаялись, – улыбнулся Бряг. – Ну, пойдемте-ка попаримся. Душу отведем!

И воевода чуть не силой утащил послов париться. Чудинов подразвезло так, что раздевать их пришлось слугам. Их затолкали в парилку, поддали пару и с огромными вениками в руках к ним ввалились трое здоровенных детин.

– А ну, послы, лягай на полки! – приказным тоном изрек самый рослый банщик.

Чудины было принялись протестовать, но парни, не слушая писков протеста, силой уложили послов. И тут началось…

Банщики работали, как мельница в бурю. Их руки, вооруженные вениками, летали, будто молнии. И уследить было не возможно. Сначала прошлись березовыми, затем еловыми и под гонец дубовыми. Чудины лежали красные, как вареные раки. А руссы продолжали усердствовать.

– А ну лягай на спину! Да руки убери! Не боись – не отобью! А ну…

Веники звонко работали по пузам, выбивая остатки хмеля. Один молодой и шустрый посол норовил сбежать. Он юркнул между ног банщиков, но его поймали цепкие руки и водрузили на место.

– Не балуй!

Вся листва облетела с веников, и все пятеро послов, кажись, не дышали.

– Ушат!

Ледяная вода вмиг вернула сознание.

– Все! – лаконично подвел итог старший банщик, и послы, почуяв слабину, стрелой вылетели в предбанник.

А там уже стоял накрытый стол, за которым чинно восседал воевода. Запотевшие крынки с квасом так и манили к себе. Послы суетливо расселись и жадно накинулись на холодный квас.

– Уф…

– Ой.

– Ух, хорошо…

– Юмал…

Бряг выждал момент, сдвинул брови и серьезно спросил.

– Ну что, Окута, как мыслишь, будет твой род руку нашего князя держать?

Главный посол икнул, нервно сглотнул и ответил.

– Будет.

* * *

Послы чудинского волчьего рода уехали ободренные подарками. Вадим искренне надеялся, что этот род теперь будет держать свое слово, и оттого ходил в приподнятом настроении.

Вскорости его настроение и уверенность многократно усилились – пришел санный обоз от волчьего рода.

– Это чего? – вначале не поверил своим глазам князь, увидев, как в ворота детинца вползают десять… одиннадцать… тринадцать саней.

– Выход, княже, – вскинув голову, гордо изрек воевода.

– Пойдем глянем!

Тут же появился Удал. Вадим махнул рукой тиуну.

– Пошли!

Князь сдержал расползающуюся улыбку, принял серьезный вид и обошел сани. Чудины расстарались и привезли несколько десятков мешков очищенного зерна, десять мешков вяленной рыбы, пять бочек меду, бочонок коровьего масла, три больших круга воска, по штуке[96]льняной и шерстяной некрашеной ткани, ну и, конечно, пушнина. Глаза разбегались от великолепных хвостов и головок. Вадим оглядел все. Потрогал-пощупал-попробовал.

– Хорош выход, княже, – заметил тиун Удал.

– Да-а-а, – протянул Бряг.

– Добро, – князь довольно качнул головой. – Разгружайте, и спроси, Удал, у них, может, им чего надо. Топоры, железо или чего там…

Тиун Удал кивнул и живо принялся за дело. Вскоре сани опустели.

* * *

А на следующий день Вадим стал участником праздника. Время летело в суете, и он как-то уже позабыл, что наступил немаловажный славянский праздник день Велеса. Град огласили шумные хороводы. Народ кропил водой скотину, прогоняя коровью смерть, кропил да приговаривал:

– Велес, скотий бог!

Дай счастья на гладких телушек,

На толстых бычков,

Чтоб со двора шли – играли,

А с поля шли – скакали.

Затем по избам бегала повещалка[97]с криками: «Пора унять лихость коровью». Забегала она и в детинец, после чего все бабы-челядницы принялись омывать руки. Утирались бабы рушником, который носила при себе повещалка. Потом она громко проорала, чтобы, значит, мужики сидели по домам.