— Отвезите девушку и художника с Александром, куда скажут. Сначала девушку. Этих не трогать, пускай сами добираются.

Маша всхлипнула, прошептав:

— Я так больше не могу.

Сейчас ей было очень плохо! Хуже, чем час назад, когда она узнала о предательстве Егора. Не в силах больше носить в себе переполняющую ее тяжесть, она упала лицом на плечо аристократа и закрыла глаза. Он погладил ее по голове, обнял за плечи и повел к выходу, приговаривая:

— Ничего, ничего. Все обойдется. Все наладится. Вам нужно выспаться. Завтра начнется новый день.

— Вы не понимаете, — пробормотала она. — Вы не понимаете. Я не хочу в это верить!

* * *

Утром следующего дня по настоянию молодого аристократа в офисе Боброва должны были собраться все участники «истории с кулоном», исключая художника Николая, который никакого отношения к ней не имел, кроме того, у него появились неотложные дела, связанные с восстановлением пробитого окна. Маша с Александром прибыли первыми. Ночь она провела в размышлениях и догадках, в коих принял участие и Коля, мучимый бессонницей после столь тяжелых потрясений.

День у нее начался хмурыми воспоминаниями. Странно, но Егор очень быстро вылетел из ее сердца, правда, оставил в душе неприятный осадок, словно наследил на чистом паркете. Она не хотела о нем думать.

«Подонок! — сказала она себе, наливая чашку кофе. — Он свое получил! И на этом точка!»

Впрочем, она походила по квартире, отыскивая следы его пребывания в своей жизни. Сняла с вешалки его полотенце, убрала с полочки его бритвенные принадлежности, одеколон и зубную щетку, вынула из шкафа две рубашки и все это затолкала в мусорное ведро. Проделала все быстро, без эмоций, словно машинально. Потом она открыла форточки во всех окнах, проветрила, чтобы ушел его дух.

— Ну-ну… — только и сказал Колька, наблюдая за ней.

— У тебя есть планы? — Она села напротив, когда закончила с очисткой территории.

— Они неизменны, — он вяло улыбнулся, — В Париж.

В школу искусств. Французский не знаю, ну и хрен с ним.

Прорвемся. А ты что будешь делать?

Она пожала плечами:

— Не знаю…

— А то давай, может, поехали со мной? — неожиданно предложил он.

— Как это? — удивилась Маша.

— Ну как, — он сконфузился, — понимаешь, ты ведь меня от смерти спасла. Без дураков. Я тебе по гроб жизни обязан. А я теперь перспективный художник. Не пропаду. Кончу курсы в школе искусств, так стану у нас ваще супермодным. Днем буду дизайнером подрабатывать, ты верь, мне уже предлагали, а вечерами картины писать.

Смотри, я, даже стоя на развале перед ЦДХ, на квартирку заработал. То ли еще будет…

— Подожди, подожди, — она замахала на него руками. — Ты это что же, замуж меня зовешь?!

— А что такого? Чем я не выгодный жених?! — Он совсем сник, что было так на него не похоже.

— Коль, — хихикнула Маша и взяла его за руку, — мы же друзья. И всегда ими останемся. Но чего ты на мне-то крест поставил? Я ж не на улице, я к сцене готовлюсь.

— Это-то так… — Он вздохнул. — Но ты же говорила о Боброве такие нехорошие вещи.

— Послушай и запомни: я молодая, я талантливая, пробьюсь сама. Без всякого там замужества. А женятся по любви, а не из благодарности, понятно?

— Я же еще не закончил, — обиделся он. — Ты мне нравишься…

— По любви, — повторила она, похлопав его по руке.

Сейчас, расхаживая по пустому кабинету своего продюсера, она вспомнила их разговор и усмехнулась.

Вот был бы номер, если бы она действительно согласилась. А ведь мелькнула мыслишка: что, если? Колька милый, добрый и совсем не похож на прочих художников — хмурых, полупьяных типов. Кольку бы отмыть, причесать, стал бы даже ничего. Умотала бы она в Париж, где никто ее не достанет. Отомстила бы Боброву заодно…

Заодно ли?

Она оперлась о его стол, огляделась. Похоже на кабинет профессора околовсяческих наук: там карта страны с отмеченными точками нефтяных разработок, тут музыкальный центр, видеомагнитофоны: и бытовой VHS, и профессиональный Betacam, чтобы клипы подопечных оценивать. На стене фотографии известных артистов вперемешку с политиками и бизнесменами. На столе кипы факсов, кажется, от всех существующих в мире компаний. Над столом новое увлечение Сержа — какой-то график из фирмы по разработке компьютерных технологий.

Рядом притулился портрет модного дизайнера, видимо, в своем же интерьере. Следом за ним огромный плакат с какой-то жуткой, мерзко скалящейся рожей. Ниже надпись: «Иван Карпов! Россия победит!»

«Во что еще Бобров надумает деньги вложить?»

Она обошла стол, в углу увидала прислоненную к стене картину и ахнула. Однако поразмыслить над открытием не успела, дверь открылась, впустив в офис самого хозяина, сэра Доудсена, к ее ужасу, господина Бессмертного, Наталию Касальскую и лысого субъекта, которого путем исключения она определила как Бориса Климова.

Все расселись по кожаным диванам. Серж устало рухнул в свое кресло за столом. Маша притулилась в углу на стульчике. Огляделась. Александр был, как всегда, спокоен и свеж. Ни тени усталости, ни намека на волнение, словно не было перед этим утром кошмарной ночи, где ему все время приходилось драться да защищать слабых.

В отличие от него Бобров и Бессмертный заметно нервничали. А последний еще и злился. Дергал себя за длинный нос, стрелял глазами во все стороны и вообще неуютно себя чувствовал. Климов сидел смирно, сложив руки на коленях. Наталия с видимым равнодушием листала журнал.

Молодой аристократ поднялся и заговорил:

— Я прошу прощения у всех за то, что настоял на нашем странном собрании. В самом деле, вы вряд ли оказались бы в одном довольно тесном помещении по своей воле. Но всех нас занимает один вопрос, и потому все мы сейчас здесь. Я хотел бы пояснить причину, по которой пригласил дам, хотя они не имеют прямого отношения к поиску злополучного кулона. Наталия Касальская — супруга Юрия, чьи сокровища, собственно, мы все обсуждаем.

И правила приличия, господа, требуют ее присутствия.

Иначе я не стал бы тут выступать. Мария… — Он бросил на нее взгляд, исполненный благодарности. Она моментально зарделась. — Мария — невольная участница событий, поскольку именно она нашла кулон и телефон Ирмы Бонд, когда та отшвырнула эти вещи от себя за кулисами.

Далее он вкратце описал, каким образом вещи певицы очутились в руках Маши, пояснил, почему она их хранила от всех, в том числе и от милиции. Маша была ему страшно благодарна. Она бы не нашла таких правильных слов, чтобы объясниться с Сержем, который в начале рассказа поглядывал на нее волком, а к концу с теплым укором: мол, как ты могла мне-то не доверять.

— И вот мы подходим ко вчерашней ночи. — В продолжительной паузе сэр Доудсен оглядел всех собравшихся: