Вот черт.

Что это может быть?

Я сделал глубокий вдох и, держа лист трясущимися руками, принялся читать.

«Сын» – одного этого слова стало достаточно, чтобы слезы полились из моих глаз.

Я с огромным трудом смог прочесть последнее предложение, поскольку слезы размыли буквы. Я прижал письмо к груди и заплакал.

– Я тоже тебя люблю, папа, – прошептал я сквозь рыдания, надеясь, что он слышит меня. На меня нахлынуло чувство облегчения вперемешку со страданием. Я словно оказался в потоке бурной реки, который подхватил меня и понес, сбивая с ног.

Я снова заснул, не выпуская письма из рук.

Валери

– Валери, завтрак готов, – донесся снизу голос мамы.

Я сидела за компьютером и пыталась закончить главу, над которой работала. Я не спала с шести утра – мысли и переживания не давали мне спать. Единственным способом как-то привести их в порядок была работа над книгой. Я до сих пор не решила, о чем именно она будет. Все, что я знала, – работа над ней помогает мне справиться с болью в груди. Каждый раз, когда у меня возникает желание заплакать, я сажусь за компьютер, и слезы отступают.

Я сохранила напечатанный текст и направилась в столовую.

Сегодня мама испекла блинчики. Каждое утро в течение этой недели она готовила что-нибудь новое на завтрак. Вчера, например, были тосты, позавчера – вафли. Я уже начала думать, что она решила кардинально поменять стратегию и теперь хочет, чтобы я поправилась.

Хотя, по правде говоря, мне было все равно. Достаточно того, что у меня появилась возможность есть вкусную еду.

– Доброе утро, мама, – сказала я, присаживаясь за стол. – А где папа?

Она подошла к столу и поставила передо мной тарелку с блинчиками, а затем налила в чашку кофе.

– Папа играет в гольф.

– В такую погоду?

Февраль в Филадельфии – это не шутки.

– Ты же знаешь своего отца, – сказала она, присаживаясь рядом со мной и делая глоток кофе. Затем она откашлялась.

– В общем, я утром говорила с Энджи и Сандрой. Они приедут сегодня вечером.

– Разве они не собирались приехать завтра утром? – спросила я.

Она пожала плечами:

– Я не знаю, может быть, так им удобнее.

Отличная новость. Поймите меня правильно. Я, конечно, люблю свою маму, и за эту неделю мы с ней очень сблизились, но мне не помешает лишний громоотвод. Не думаю, что мама смогла измениться за один вечер (ей предстоит огромная работа над собой), но даже то, что она сейчас так старается, меня уже начало напрягать. Рано или поздно она сорвется, снова начнет меня доставать – и это нормально. Я к этому готова и не хочу все испортить. Присутствие сестер будет только кстати.

Кроме того, я уже успела очень сильно по ним соскучиться. Всю неделю мы с ними переписывались. Они же лично знакомы с Подригом, они знают, какой он замечательный. Поэтому они, как никто другой, понимают мои страдания. Но иногда нам недостаточно виртуальной поддержки, нужно настоящее плечо, в которое можно уткнуться и поплакать.

Они собирались приехать только на выходные, но возможно, я уеду вместе с Сандрой в Лос-Анджелес и проведу недельку на пляже под лучами солнца. Конечно, мне уже нужно начать думать о работе. Пора перестать хандрить, пришло время брать себя в руки.

Но мое сердце наотрез отказывалось прислушиваться к доводам разума, который считал, что нужно перевернуть страницу и двигаться дальше. Отказывалось напрочь. Оно продолжало чахнуть и страдать.

Господи, как же я скучаю по Подригу. Внутри меня поселилась душевная боль, от которой перехватывало дыхание, и я ни о чем другом думать не могла. Я чувствовала ее на физическом уровне и мечтала о том, чтобы она когда-нибудь закончилась. Я переживала огромную потерю. Я переживала горе. Каждый день, когда мне казалось, что я наконец чувствую себя лучше, что-то снова напоминало мне о Подриге, я падала на колени и начинала рыдать.

После завтрака, когда я собиралась снова сесть за книгу, Энджи и Сандра прислали мне сообщение:

Я нахмурилась и написала:

Я выглянула в окно, но никого не увидела. И тогда я добавила: