litbaza книги онлайнИсторическая прозаЛьюис Кэрролл - Нина Демурова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 74 75 76 77 78 79 80 81 82 ... 130
Перейти на страницу:

Вот как начинает Кэрролл свой рассказ:

«День был очень жаркий, до того жаркий, что и на прогулку не пойдешь, и делать ничего не хочется, — потому-то, я думаю, всё и случилось.

Во-первых, почему это, позвольте вас спросить, феи всегда учат нас выполнять свой долг и бранят нас, чуть что не так, а мы их никогда не наставляем? Ведь не станете же вы утверждать, что феи никогда не жадничают, не думают только о себе, не сердятся, не жульничают, — ведь это было бы, признайтесь, бессмысленно. Значит, вы со мной согласитесь, что им же было бы лучше, если бы время от времени их слегка бранили и наказывали? Право, я не понимаю, почему бы не попробовать, и я почти уверен (только, прошу вас, не говорите об этом громко в лесу), что если бы вам удалось поймать фею, поставить ее в угол и подержать денек-другой на хлебе и воде, она бы тотчас изменилась к лучшему, во всяком случае, дерзости бы в ней поубавилось…»

Собственно, об этом и повествует Кэрролл: как маленький Бруно не хотел учить уроки и был наказан — нет, не автором, а своей старшей сестрицей Сильвией, и как ей за это «отомстил». И героев здесь трое: Сильвия, Бруно («один был шалунишка, а вторая — добрая девочка») и, конечно, рассказчик. Автор прямо участвует в сказке и играет в ней далеко не последнюю роль: беседует с маленькими героями, поучает их, а еще говорит — с интонацией, присущей ему одному, — о разных весьма отвлеченных материях, живо его интересующих. Словом, он — настоящий лирический герой. Интересно, что он не прячется за чужое имя. Когда Бруно спрашивает, как его зовут, он прямо отвечает: «Льюис Кэрролл», словно ставит свою подпись под всеми речами и мыслями «рассказчика».

(Здесь, пожалуй, следует отметить, что сказочный народец, который британцы называют fairies, по старой традиции, идущей из глубины времен, состоит из особей разного возраста, пола и поведения, включая в себя фей, волшебниц, как добрых, так и злых, и всяких прочих эльфов. В сказочной повести «Питер Пэн и Венди», написанной известным шотландским писателем Джеймсом Мэтью Барри (Barrie) в начале XX века, Питер как-то жалуется, что фея Дзинь-Дзинь очень дерзка и ревнует его к Венди, а другие — безымянные — fairies вечно лезут ему под ноги. Последние, пожалуй, всё же скорее принадлежат к мужскому полу… Впрочем, кто знает? Барри, конечно, хорошо знал сказки Кэрролла. Словом, не будем удивляться тому, что Бруно у Кэрролла — мальчик из племени «фей».)

Автор — вернее, рассказчик — продолжает:

«Ну а во-вторых, возникает такой вопрос: когда можно лучше увидеть фей и прочий волшебный народец? Я, пожалуй, могу вам на этот вопрос ответить.

Первое правило здесь такое: день должен быть очень жарким — об этом даже спорить не приходится; и вас должно слегка клонить ко сну — однако не слишком, так что глаза у вас, не забудьте, не должны закрываться. Ну и, конечно, настроены вы должны быть на “нездешний” лад — шотландцы называют такой настрой “призрачным”, а то и “потусторонним” — может, это и лучше звучит; ну а если вам неизвестно, что это значит, вряд ли я смогу вам объяснить, подождите, пока увидите фею, тогда и поймете».

Собственно, здесь Кэрролл снова возвращается к теме сна и бодрствования, к тому переходному состоянию, которое дарит возможность «видеть фей». Рассказ написан для детского журнала: он очень прост по сюжету и, в противоположность «Стране чудес», поучителен и сентиментален. Бруно, рассердившись на сестру, начинает рвать цветы в ее цветнике, но его взрослый друг предлагает другую «месть»: привести цветник в порядок, вырвать сорняки и украсить его разноцветными камешками. Сначала Бруно не понимает его, но в конце концов соглашается. А когда появляется Сильвия и приходит в восторг от цветника, Бруно разражается слезами:

«— Я хотел… испортить твой цветник… сначала… но я ни за что… ни за что…

И он снова зарыдал, заглушая конец фразы. Наконец он с трудом произнес:

— Мне было весело… сажать цветы… для тебя, Сильвия… Мне никогда раньше не было так весело…

И он поднял голову, так что Сильвия смогла, наконец, поцеловать его розовые щечки, мокрые от слез.

Теперь уж и Сильвия расплакалась.

— Бруно, милый! — только и говорила она. — Я никогда не была так счастлива…»

Да, это не тот Кэрролл, которого мы знаем по сказке о Стране чудес. Однако и в этом рассказе, как в «Алисе» и многом из того, что еще создаст Кэрролл, есть второй, а возможно, и третий план. Кэрролл пишет для детей, которые читают «Журнал тетушки Джуди», но также и «для себя»: для того «ребенка», который, по тонкому замечанию Вирджинии Вулф, спрятан в нем, и для «рассказчика», который любуется «местью Бруно». А еще — для мыслителя, занятого сложнейшими проблемами, в данном случае — проблемой творчества.

Спустя годы эта сказка войдет главой в книгу Кэрролла «Сильвия и Бруно». Он будет занят этим вопросом и многими другими: судьбами того царства, где появились Сильвия и Бруно, и другого, реального царства, в котором живет рассказчик, и еще третьего царства — но об этом позже…

Трудно представить себе, что сказочный рассказ «Месть Бруно» был написан тем же автором, который создал «Алису в Стране чудес» и в голове которого роились мысли о «Зазеркалье». Но Кэрролл был очень своеобычный человек, многообразный и противоречивый.

Вернувшись из путешествия в Россию, он возобновил встречи и переписку со своими маленькими друзьями. Вот письмо, адресованное Анни Роджерс:[109]

«Дорогая Анни!

Это поистине ужасно. Ты не имеешь ни малейшего представления о той печали, которая охватила меня, пока я пишу. Мне пришлось воспользоваться зонтиком, чтобы слезы не капали на бумагу. Ты приезжала вчера фотографироваться? И ты очень рассердилась из-за того, что меня не оказалось дома? Вот как было дело. Я отправился на прогулку с Бибкинсом, моим закадычным другом Бибкинсом. Мы отмахали много миль от Оксфорда — пятьдесят или сто, не помню. И в тот момент, когда мы пересекали поле, на котором паслось множество овец, мне внезапно пришла в голову одна мысль, и я спросил торжественно: “Добкинс, который сейчас час?” — “Три часа”, — ответил Фипкинс, несколько удивленный моим тоном. Слезы потекли у меня по щекам. “Это тот самый ЧАС, — сказал я. — А скажите, скажите мне, Хопкинс, какой сегодня день недели?” — “Разумеется, понедельник», — ответствовал Лупкинс. — “Это тот самый ДЕНЬ!” — простонал я. Я заплакал. Я зарыдал. Овцы сгрудились возле меня и стали тереться своими нежными носами о мой нос. “Мопкинс! — воскликнул я. — Вы мой самый старый друг. Не обманывайте меня, Нупкинс! Который сейчас год?” — “Думаю, что 1867-й”, — отвечал Пипкине. — “Это тот самый ГОД!” — вскричал я так громко, что Тапкинс упал в обморок. Всё было кончено: меня привезли домой на тележке в сопровождении верного Уопкинса, разобранного на несколько частей.

Когда я немного оправлюсь от потрясения и проведу несколько месяцев на морском курорте, я непременно навещу тебя и назначу другой день для фотографирования. А пока я еще слишком слаб, чтобы писать самому, и поэтому за меня пишет Зипкинс.

1 ... 74 75 76 77 78 79 80 81 82 ... 130
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?