– Черт знает что! – В голосе майора Лавренова чувствовалось раздражение, но не более того.

Что это, – подумал Солодовников, – самообладание? Или что-то иное?

– Ну, вы там, на месте, организуйте, что ли, поиск. Вы слышите меня, капитан?

– Слышу прекрасно.

– Пошлите надежных людей. Разведчиков. Пусть попытаются что-то сделать. Але! Але! Вы слышите меня?

– Слышу.

– А прорвавшихся немцев вы отсекайте! Отсекайте их к чертовой матери и загоните в лес! У них не может быть много танков!

– У них много танков, товарищ Первый.

– Сколько?

– Атаку начинали шестнадцать танков и одиннадцать бронетранспортеров. Шесть танков и восемь бронетранспортеров подбито и сожжено.

– Ну вот! Очень хорошо дерутся твои гвардейцы, капитан. Список особо отличившихся после боя представьте в штаб полка. Все. Конец связи.

Список отличившихся, поморщился капитан Солодовников. Большая часть отличившихся не доживут до конца этого боя. И он положил отяжелевшую трубку на рычаг полевого телефона.

«Кайзер» бежал впереди. Бальк видел его спину, затылок стального шлема, иногда крючок прокуренного уса, будто вылепленного из глины. Горящий бронетранспортер они обошли стороной. Ну его к черту. Хорошо, что они успели выбраться из него. «Гроб» притягивал к себе все снаряды и пули. Без него было как-то спокойнее. Жаль только, не успел выбраться водитель. Но тут уж – кому какая судьба.

Правее уже видны были окопы русских. Трое иванов волокли на санках тяжелый пулемет. Они двигались в сторону березняка, видимо, к запасной позиции, боясь, что их вот-вот забросают гранатами. И в это время «Кайзер» выхватил из-за ремня длинную «толкушку», отвинтил колпачок и поймал вывалившийся вытяжной шнур с фарфоровым шариком. Граната полетела в сторону пулеметного расчета иванов. Бальк видел, как те шарахнулись в стороны от своего тяжелого ДШК. Взрыв! «Кайзер» сразу изменил направление движения. Он перепрыгнул пустой окоп русских и метнулся догонять раненого пулеметчика, видимо, решил достать его штыком. Бальк бежал следом. Он старался не отставать от «папаши», который оказался очень проворным и выносливым, несмотря на свой возраст.

Здесь, на позициях русских, начиналась уже другая война. Бальк нащупал висевший на ремне штык-нож, выхватил из ножен и быстрым движением защелкнул его на стволе своего «маузера». Винтовка сразу стала тяжелее. Но теперь не страшно, если какой-нибудь иван выскочит ему навстречу.

Рядом с черным пятном гранатного разрыва Бальк увидел тела двоих пулеметчиков. Третий куда-то исчез. Исчез и «Кайзер». Левее двигался вдоль цепочки одиночных окопов мощный «T-IV» и поливал перед собой огнем из всех пулеметов. Со всех сторон в него летели гранаты. Но пока никакого существенного вреда ему не причиняли. Балька догнала группа солдат с нашивками танкового полка. Группой командовал унтер-офицер громадного роста. Нет, с ними Бальку идти не хотелось. Он поискал глазами «Кайзера». Скрюченная фигура «папаши» мелькала в березняке, вернее, в частоколе, который остался от перелеска после нескольких минут боя. Бальк метнулся к нему.

– Туда, ребята! – указал винтовкой «Кайзер» в сторону проселка, по которому гуськом продвигалась группа громадного унтера.

Теперь обстановка немного прояснилась. Линию обороны русских они прорвали и продвигаются в строну Дебриков, той самой деревни, которую их взвод накануне оставил. Нет, не оставил, подумал с болью Бальк. Взвод, почти всем составом, остался там.

Вскоре впереди показалась сторожка. Здесь была оборудована запасная позиция. Теперь кругом виднелись воронки и кровавые бинты. Под соснами затоптанный снег и все те же обрывки бинтов и кровавой одежды. Русские, видимо, устроили здесь пункт сбора раненых.

Группа громадного унтера сразу охватила сторожку. Один из солдат вытащил гранату. Но унтер сделал знак рукой, и тот сунул длинную ручку гранаты обратно за ремень.

Веретеницына бежала по своему следу. Тяжелая санитарная сумка била по бедру. Но бросать ее она побоялась. В ней оставались кое-какие медикаменты, пакет с сухарями и, самое главное, письма от мамы и брата. Брат воевал в 46-й армии на 3-м Украинском. Мама жила в Коломне. Связка писем была талисманом старшины медицинской службы Веретеницыной. Она никогда не расставалась с ней. Ей казалось, что, пока письма от мамы и брата с нею, ничего плохого не может случиться ни с мамой, ни с братом, ни с нею самой.

Когда до проселка осталось метров пятьдесят и за ельником Веретеницына увидела крышу сторожки, в стороне большака загремело. Частая винтовочная стрельба свидетельствовала о том, что противники находятся друг с другом в непосредственном огневом контакте и расстояние между ними, скорее всего, уменьшается.

Волокуши хорошо маскировали их следы. И Веретеницына свернула правее. К сторожке она вышла по целику. Вытащила из-за пазухи «вальтер», передернула затвор и начала медленно приближаться к крыльцу. Распахнулась дверь, и в проеме показалась фигура старшего лейтенанта Игнатьевой. Веретеницына ее знала. Несколько раз встречались в госпитале.

– Повозки не вернулась? – спросила Игнатьева.

– Нет. Вам надо уходить. Сейчас здесь будут немцы.

– Пройдите сюда. – И Игнатьева жестом руки пригласила ее войти.

Веретеницына вбежала в сторожку. Запах крови, пота, медикаментов и ужаса ударил в ноздри. На полу лежали раненые. В сторожке было тепло, натоплено. У окна, склонившись над эмалированным тазом с водой, стояла медсестра в накинутом на плечи полушубке. Вторая перетаскивала раненого с забинтованной головой, видимо, пытаясь пристроить его поближе к натопленной печи.

– Надо уходить! Уходить! Уходить! – закричала Веретеницына и схватила первого попавшегося раненого.

Он лежал ближе всех к двери. Он застонал. Посмотрел на старшину испуганными страдающими глазами и обеими руками ухватил ее за плечи. Она поняла, что он ее не отпустит. В распахе полушубка с лейтенантскими погонами виднелось голое тело, плотно запеленутое свежими бинтами.

– Уходить, товарищ старший лейтенант!

– Куда я от них?..

Но Веретеницына, казалось, не слышала ее. Она потащила раненого лейтенанта к дверному проему. Тот, пытаясь помочь ей и себе, судорожно двигал ногами.

– Санки! Какие-нибудь санки есть?

Санки она увидела возле стены. Положила на них лейтенанта, укутала его шинелью, валявшейся возле порога, и впряглась в пеньковые лямки.

Я перетащу их всех в лес, лихорадочно думала она. В лес. Игнатьева просто испугалась. Растерялась и не знает, что делать. Никто из тыла сюда уже больше не вернется. И поэтому надо действовать самим. Пока есть время. А старший лейтенант просто растерялась.

Лишь только она успела затащить сани в ельник, на проселке захрустел снег под ногами десятка бегущих людей. Веретеницына протащила сани еще метров пятнадцать и присела на корточки. Надо было отдохнуть и осмотреться. Направление движения она не потеряла, шла правильно. Там, впереди, овраг, где ждут ее Колобаев и раненые. Она привстала и увидела мелькающие за ельником немецкие каски. Послышалась отрывистая команда на немецком языке. Она схватила пеньковую веревку и потащила сани в глубину леса.