Ван Вик Брукс, критик и историк, сказал, что послевоенное поколение «переродилось в расу, растратившую все духовные ресурсы в борьбе за выживание и продолжающую бороться посреди изобилия, поскольку сама жизнь уже не имеет смысла». Айдема выделил три события, которые, по его мнению, происходили в ту эпоху одновременно: усиление неврозов из-за ухода таких людей, которые давали людям утешение в традиционных церквах; «приватизацию» религии; а также переход от религиозных традиций к изобилию и материализму.[440]

Айдема, клирик Епископальной церкви с докторской степенью в области изучения религии и психологии Чикагского университета (см. главу 18), считает, что такая секуляризация имеет религиозные корни. Он полагает, что религия черпает свою силу, как утверждал Фрейд, из семьи – ребенок до-Эдиповой стадии развития находит защиту у своей матери и позднее учится дисциплине и уважению к власти в отношениях с отцом. Семья с двумя родителями, по словам Айдемы, есть тот фрейдистский треугольник, в котором ребенок учится вести переговоры, необходимые для достижения эмоциональной зрелости, и многие такие семейные психологические функции, связанные с защитой и авторитетом, выполняли церкви. Однако в современном мире, где матери все чаще начали уходить на работу, так что они отделены от детей, а отцы присутствуют в их жизни еще меньше, трудясь на сверхурочной работе и часто на далеко расположенной фабрике, маленькие дети перестали усваивать родительские ценности традиционным способом, а потому перестали искать помощи у церкви.

Аргументы Айдемы поддерживает важнейший социологический труд Роберта и Хелен Линд «Мидлтаун», описание жизни, как позже выяснилось, города Манси в Индиане, отражающее, среди прочего, влияние развития промышленности на жизнь среднего американского городка – какую роль в ней, в частности, играет радио, киноаппарат, фонограф, телефон, косметика и, прежде всего, автомобиль. В «Отзвуках века джаза» Скотт Фицджеральд вспоминал: «Еще году в 1915-м избавившиеся от каждодневной опеки молодые люди из маленьких городов осознали, что тот самый автомобиль, который на шестнадцатилетие подарили Биллу, чтобы он «чувствовал себя самостоятельным», дает возможность в любую минуту уединиться, отъехав куда-нибудь подальше. Поначалу ласки в автомобилях даже при столь благоприятных условиях казались чем-то отчаянно рискованным, но скоро стало ясно, что «все так делают», – и прощай, древняя заповедь!» (Перевод А. Зверева. – Прим. пер.).[441] Так автомобиль стал «публичным домом на колесах», как сказал один мидлтаунский судья, тогда как местные священнослужители осуждали «воскресное вождение».

Отчасти здесь сказывалось влияние Первой мировой войны. Именно так думал, например, Джон Пил Бишоп, сокурсник Фицджеральда по Принстону: «Самое трагичное в этой войне не множество убитых, но то, что она разрушила трагедию смерти. Не только юноши пострадали от войны, но пострадали и все те общие идеи, которые их поддерживали и придавали смысл их страданиям. Война сделала традиционную мораль чем-то неприемлемым, она не устранила нравственность, но показала ее непригодность для жизни. Потому по ее окончании выжившие оказались в таком мире, в котором нет ценностей, где они старались жить, как могли».

Разочарованием, в частности разочарованием в религии, пропитаны американские романы того периода: «И восходит солнце» и «Прощай, оружие» Хемингуэя, «По ту сторону желания», «Уайнсбург, Огайо», «Темный смех» и «Сын Уинди Макферсона» Шервуда Андерсона, «Великий Гэтсби» и «Ночь нежна» Фицджеральда. Эдмунд Уилсон описывал роман Фицджеральда «Прекрасные и проклятые» такими словами: «Герой и героиня – странные существа без жизненной цели или метода, которые предаются дикому распутству и от начала до конца книги не делают ни одного серьезного поступка, но ты каким-то образом начинаешь понимать, что, несмотря на их безумие, это весьма рациональные люди… Когда бы они ни соприкасались с обыденной жизнью и человеческими институтами, все начинает казаться дурным фарсом тщеты и абсурда… Отсюда косвенно следует вывод о том, что в таком обществе самое здоровое и надежное, что можно сделать, – это жить джазом текущего момента, забыв о делах людей».

Кроме автомобиля здесь действовал еще один фактор, быть может, еще более значимый (так думали, по крайней мере, супруги Линд) для секуляризации – распространение образования, в частности высшего. «Образование, – писали они, – это вера, религия». Отчасти его влияние объясняется тем, что молодому человеку, уезжающему в университет учиться, легче освободиться от бремени семейных традиций. Но есть и другой фактор. «Похоже, образование нередко нужно людям не из-за своего конкретного содержания, но как символ». Для многих это открытость к альтернативе по отношению к традиционным (религиозным) ценностям, а потому оно «замещает религию, которая служила самым значимым руководством в жизни». Об этом же говорит и один рассказ Фицджеральда, «Благословение», где Лоис говорит своему брату, католическому священнику и монаху: «Я не хочу шокировать тебя, Кит, но просто невозможно себе представить, насколько неудобно быть католиком. Это уже не работает. А если говорить о морали, то самые дикие парни из всех тех, кого я знаю, католики. Самые же умные ребята – я имею в виду тех, которые много думают и читают, – похоже, они уже не верят ни во что».[442]

Наука также выполняла здесь свою роль. Представления супругов Линд об эволюции созвучны мыслям Фицджеральда. В романе «По эту сторону рая» Эмори Блейн говорит о старшем поколении: «Они задрожали, когда поняли, о чем говорит доктор Дарвин». Супруги Линд писали, что в Мидлтауне «теория эволюции потрясла основы богословской космогонии, которая царствовала на протяжении многих столетий». В это же время наблюдалось становление современной психологии. В своей книге «Только вчера», вышедшей в 1931 году, американский историк и редактор журнала Harper Фредерик Льюис Аллен писал об этом так: «Из всех наук она была самой юной и самой далекой от науки, но именно она пленяла воображение широкой публики и сильнее всего поспособствовала разрушению традиционных религиозных представлений. Психология стала царицей. Фрейд, Адлер, Юнг и Уотсон были одними из десятков тысяч ее преданных поклонников.[443]

Айдема также говорит о том, что, хотя изменения в американской жизни 1920-х были для многих крайне привлекательными, за них пришлось расплачиваться. Это был «необыкновенный рост», говорит он, числа неврозов, разводов, сексуальных и эмоциональных проблем, что отражают как литература, так и биографии писателей того времени. Роман Шервуда Андерсона «По ту сторону желания» первоначально должен был называться «Не Бог». Один его современник сказал о Фицджеральде: «Когда Скотт перестал посещать мессу, он начал пить».[444]