тот уже подошел к городу, и из тех мавров, что находились поверх стен, некоторые стали стрелять из тронов [322] и арбалетов в сторону флота, чем ясно выказали, что потеряли всякую надежду на мир.

И хоть и трудились они таким образом, производя свои выстрелы, они не могли много навредить никому из христиан, поскольку корабли были довольно далеко от стены, не считая галеры адмирала, каковая в самом начале стала на якорь в большей близости к берегу, чем прочие, где оказалась весьма подвержена опасности тех стрел; однако он [адмирал] никоим образом не желал удаляться оттуда более, хоть о том и говорилось ему некоторыми людьми, коим он отвечал, что поскольку случай изначально привел его туда, то там он и желал ожидать любой опасности, что на него снизойдет; что поскольку они прибыли туда, дабы идти вперед, не было основания ему возвращаться назад. Правда то, что в жизни своей он всегда был весьма отважным воином, и посему не желал, чтобы мимо него прошла какая-либо вещь, как великая, так и малая, что была бы достойна имени, им носимого.

Кое-кто из тамошних молодых мавров вышел на берег, дабы биться с христианами, христиане же тем же образом вышли в лодках и шли вдоль того берега, и так вели перестрелку друг с другом, и продолжали свою схватку большой промежуток [времени]. И некоторые из тех мавров захватили одну скалу, что находилась в море, дабы оттуда иметь лучшую возможность навредить христианам; однако Эштеван Соариш, узнав о том их преимуществе, двинулся против них с силою и взял у них ту скалу, и так они продолжали [бой] большой промежуток [времени], пока из мавров не умерли некоторые, прочие же почли за лучшее для себя (houveram por seu barato) отступить в город.

В среду, каковая была кануном Святой Марии Августовской [323], Король держал свой совет [относительно того, чтобы] пройти на другую сторону города, коя зовется Барбасоти (Barbacote), с намерением дождаться там нефы, кои течением были отнесены к Малеге [Малаге], как мы уже сказали; и после того, как он перешел туда, видя, что нефы допускают весьма великую задержку в своем прибытии, он послал Инфанта Дона Энрики, дабы тот в своей галере отправился за Инфантом Доном Педру, своим братом, и сказал бы всему остальному флоту, дабы тот весьма потрудился соединиться с ним.

И Инфант Дон Энрики отбыл в среду около вечера, и начал следовать своим путем, и, завидев фонарь, что нес неф Инфанта Дона Педру, тою же самою ночью галера его брата прибыла к нему.

— Сеньор, — сказал Инфант Дон Энрики, — Король, наш сеньор и отец, приказывает, чтобы вы тотчас отправились в сей моей галере, поскольку он желает держать совет относительно высадки на сушу — состоится ли она в той стороне, в Барбасоти, где он уже пребывает, или же ему вернуться на сию другую сторону, где мы пребывали изначально; и чтобы вы равным образом передали послание всем прочим нефам, дабы известить их, чтобы они потрудились так много, как могут, чтобы проделать свой путь прямиком к тому месту, где находятся галеры.

— Я не знаю, каким манером, сеньор, — ответил ему Инфант Дон Педру, — надлежит мне отбыть вот так и оставить сих людей, среди каковых, как я хорошо ощущаю, будет весьма великое волнение, помимо того, что уже охватило их из-за чумы, меж ними ходящей, как и из-за раздражения, что здоровые испытывают к умершим и больным, и равным образом из-за ярости моря, кое немногие люди переносят с доброю охотой; однако с другой стороны я принимаю во внимание, что идут они по приказу Короля, тем более когда меня вызывает такой человек, как вы.

И тогда он приказал известить весь остальной флот, дабы там поторопились так много, как могли, согласно приказанному Королем. И Инфанты вдвоем отбыли в его [Инфанта Дона Энрики] галере. И рано утром в пятницу, когда они шли таким образом своим путем, случилось, что одна рыба пролетала по воздуху и упала на борт галеры [324], от каковой Инфанты в тот день получили некоторое подкрепление; и поскольку [я, что] сию историю написал, никогда подобного не зрел, то пересказываю вот так, поскольку мне представляется то вещью чудесной и несколько удаленной от природы, по моему суждению.

ГЛАВА LVIII.

Как автор говорит о великих разногласиях, что имели место среди мавров города, и о вещах, что случились в иной предшествовавший год

Поистине, говорит автор, надлежало бы мне говорить многими манерами, коли пожелал бы я пересказать все величайшие пересуды, что имели место среди мавров после того как галеры впервые бросили якоря пред городом. И мы скажем вначале о том, что случилось в тот предшествовавший март, когда они отмечали свой Рамадан [325], каковой начался 27 дней февраля, когда луна делала високос (bisexto) согласно счету своих лет, поскольку они [мусульмане] считают свою эру согласно обычаю луны; и так как круг луны меньше, чем круг солнца, они всегда возвращаются назад на одиннадцать дней с началом того поста, что они зовут Рамаданом; и немногим менее, чем в три года, они приходят к завершению ее [луны] колеса, в коем имеется 19 високосов; и таким образом они насчитывают дней солнечного года 365, лунного же — 363 дня, и один час, и 17 минут, и еще сорок девять секунд (pontos) [326].

И поскольку мавры на то время блюдут свое воздержание, так же, как мы, прочие [т. е. христиане], поступаем на наши посты, они думают, что любые знаки, кои в то время проявятся, либо же выдающиеся сновидения (sonhos assinados), в кои они весьма верят[, имеют великий смысл]; ибо говорят, что всякому спящему человеку сновидения являются вследствие одной из четырех причин: первая — избыточность пищи, коею переполнен желудок (por sobegidao da vianda, de que o estomago esta empachado), вторая — недостаток пропитания, третья — сила помыслов, кои человек имел в течение дня о какой-нибудь вещи, четвертая же — божественное откровение.

И вот случилось так, что в тот Рамадан, как мы уже сказали, три четверти луны оказались затемнены (foram tres partes da lua criz) [327]; а вслед за тем, в начале новой луны (na novidade da outra lua), показалась около нее одна звезда величины и сияния больших, нежели какая-либо иная, что была бы в