Обращаясь к учащимся Вестминстерского колледжа в Фултоне, штат Миссури, 5 марта 1946 года, У. Черчилль разоблачил «экспансионистские тенденции» России, насаждавшей в восточноевропейских странах коммунистические правительства. Он говорил о необходимости «братского сотрудничества» Великобритании и Соединенных Штатов в борьбе с продвижением русских в Европу и указал, что «континент уже разделен железным занавесом». Примерно в то же время

А.А. Жданов стал возрождать ослабевшие в годы войны антизападные настроения внутри Советского Союза. Бывшие союзники становились яростными противниками в соперничестве за верховенство в европейских и мировых делах. Началась «холодная война». В это противостояние было вовлечено и Русское зарубежье. Если в первые двадцать пять лет эмиграции многопартийная пресса русских в Европе и Америке писала прежде всего о судьбах России, о национальных проблемах русских и критиковала большевизм, то во время «холодной войны» на первое место выдвинулось разоблачение недостатков коммунистического мироустройства.

Только немногие из уехавших в США после победы вернулись в Европу. Переезд из Нью-Йорка в Париж С.Ю. Прегель вместе с журналом «Новоселье» был исключительным событием. Нью-Йорк остался важным центром русской зарубежной журналистики. Вместе с тем в Европе появлялись новые газеты: например, в Париже «Русские новости» (1945) и «Русская мысль» (1947), и журналы: в Париже «Свободный голос» (1946) и «Возрождение» (1949), в Германии «Посев» (1945). После Второй мировой войны активизировалась русская пресса в странах Северной и Южной Америки: в Лос-Анджелесе появился журнал «Согласие» (1950), в Буэнос-Айресе газета «Наша страна» (1948) и «Наша газета» (1950).

Редакция «Русских новостей» испытывала сильное давление со стороны советских дипломатов в Париже.

По сути, они хотели сделать ее своим рупором. Газета опубликовала письмо, подписанное псевдонимом «Советский гражданин», защищавшее ждановскую политику в области культуры и большевистское понимание свободы. В то же время она поместила полемическую статью Бердяева. Он выступил против «диктатуры над духом», за «свободу церкви и религиозной жизни», «свободу мысли и литературы» в России.

В дальнейшем двойственность позиции газеты, желавшей продолжить традиции «Последних новостей» и откликнуться на указания советских посланников, редактор преодолевал в пользу победителей.

Так, как думал в своем известном стихотворении о свободе слова Константин Аксаков, думали все русские писатели, создавшие великую русскую литературу, прославившие Россию более, чем сила и блеск империи. Во времена Николая I была довольно свирепая цензура, но очень глупая, что и было большим благом. Белинский мог проскочить через эту цензуру. Императорская власть не могла руководить думами потому, что весь строй с Петра не был уже цельным и тоталитарным, он уже начал разлагаться и внутренне уже подготовлялась революция. Официальная, отражавшая мировоззрение власти литература была бездарна и даже не могла быть названа литературой. Цельным и тоталитарным был строй Московской Руси, но в ней не было мысли, не было слова. Мысль и слово родились уже в

Петровскую, уже в надтреснутую, критическую эпоху. История не знает настоящей литературы и искусства, которые создавались бы по директивам власти с требованием проводить в художественном творчестве определенное и притом официальное мировоззрения. Это всегда было смертельно для всякого творчества. И особенно смертельно и даже смехотворно, если вы превратите художественное творчество в утилитарное средство для построения фабрик и изготовления орудий возможной войны.

История с Ахматовой и Зощенко со всеми последствиями для союза писателей означает запрещение лирической поэзии и сатирически-юмористической литературы. Так называемая чистка идет по всей линии, даже среди музыкантов. Трудно предположить, что лирическое стихотворение Ахматовой может помешать устройству хоть одной фабрики или изготовлению хоть одного танка, но так же трудно предположить, что она может написать стихотворение, помогающее умножению фабрик и танков. А вот патриотические стихотворения она писала.

Официальный взгляд на искусство, отразившийся и в письме в «Русские новости», означает возврат на 80 лет назад, к идеям Чернышевского и Писарева. Последний, воюя против «искусства для искусства», требовал от Щедрина писать популярные стихи по естествознанию65. Теперь требуют от искусства, чтобы оно было популяризацией марксистской идеологии. Между 60-ми годами прошлого века, когда господствовал утилитарный и материалистический взгляд на искусство, и нашим временем был культурный ренессанс начала XX века с расцветом поэзии и философии, и он утвердил самостоятельную ценность искусства и духовных ценностей вообще. Тогда в России было много творческих дарований, качество почиталось более количества. Сейчас в России есть большой прогресс в смысле социальном и в смысле элементарного просвещения массовой культуры. И большой регресс в отношении творчества духовной культуры. Это один из фатальных результатов массового социального переустройства общества. Это будет во всем мире. Можно и должно приветствовать социальные результаты революции и совсем не приветствовать умаления свободы и культурной реакции.

Это элементарная истина, что никакое творчество невозможно без свободы. Творчество и есть акт свободы. Творчество духовной культуры никак не может быть организовано по образцу хозяйственной жизни страны или военной казармы. Это было бы смертью творчества. Философская мысль уже не может развиваться в России потому, что допускается лишь официальная философия диалектического материализма. Коммунистический тоталитаризм, который нужно отличать от тоталитарного государства фашизма, формально скопирован с католической теократии и с иезуитского ордена; он походит также на женевскую кальвинистическую теократию. Но и тоталитаризм средневекового католичества все же более допускал многообразие мысли, чем тоталитаризм в советской России: было много школ, томисты и скотисты66 очень спорили, были разнообразные школы мистики. Настоящей свободы мысли и творчества католичество не допускало; был и есть индекс, и потому, когда современные католики, уже не составляющие господствующего большинства, кричат о свободе, то это неискренно. Стремление к единству не может исключать многообразия и индивидуализации, иначе это будет отвлеченное принудительное единство, угашающее жизнь, которая всегда предполагает индивидуализацию. Нельзя насадить принудительную добродетель, как этого, по-видимому, хочет автор письма в «Русские новости», и притом добродетель, которая видит определяющий центр жизни в экономике. Принудительная добродетель может только калечить жизнь. При таком отношении к творчеству можно дойти до героя «Бесов», который сказал: «Мы всякого гения задушим в младенчестве». В старом режиме было обязательное обучение катехизису, бездарному и искажающему христианство. Это не вело к созданию христианских душ, это вело к отпадению от христианства. Такое же значение может иметь и политграмота. Человек так устроен, что без свободы духа он не формируется в известных идеях, которые почитаются за истинные, а или впадает в рабью покорность, или бунтует.