Собственно, вот и вся история, как я её считываю. Твоя. А теперь уже и моя. Наша.

Коллонтай.

Шуранька моя, теперь о твоих делах, извини, что приступаю к печальной части не сразу, а сперва дав себе благость насладиться тем, что ты у меня теперь есть. Так вот, о маме. Это крайне прискорбно — то, что получилось с ней. С одной стороны, понимаю, что имело место такое неспроста, что, вероятней всего, жизненные обстоятельства просто вынудили её пойти на преступный сговор с начальниками ради устойчивости семейной жизни, тем более при наличии в вашей семье инвалида. С другой стороны — мерзость всегда мерзость, хотя мне, как никому, в теперешней нашей ситуации не хотелось бы называть подобные вещи своими именами. Будем разве что надеяться на упущенные следствием объективные обстоятельства с последующим пересмотром дела, к которому, начиная с завтрашнего дня, я активно подключусь, используя все остатки личных ресурсов.

Обещаю.

Бесчестный адвокат, как мне видится, наговорил неправды, давая вам с Пашей бездарные советы — с тем просто, чтобы избежать для себя дальнейшей бесплатной занятости, а никак не в силу того, что является в достаточной мере юридически подкованным специалистом. Бороться нужно всегда, везде и по любому поводу. Прости, но я бы не смогла в этой ситуации опустить руки и поддаться уступчивости и хандре. Знаешь, быть может, теперь это прозвучит несколько странно и даже высокопарно, но иногда я думаю, что осталась жива, в свете известных в новейшей истории событий, лишь как следствие собственной непреклонной позиции в любом деле, затрагивающем вещи для меня принципиальные, с какими не умела и не могла мириться, которые не вписывались в систему моих человеческих, партийных и — отдельной статьёй — женских ценностей. Я всегда выступала открыто на съездах, на конференциях, на собраниях, невзирая ни на какие авторитеты и прозрачные намёки, граничащие с неприкрытыми угрозами: и против Троцкого, и даже против Ленина — я до сих пор не забуду те горькие для меня дни, когда Владимир Ильич не подавал мне руки, держа за оппозиционера своим взглядам.

Я последовательно отстаивала борьбу за „феминизм равенства“, я ушла с поста министра призрения в 18-м, противясь заключению позорного Брестского мира; наконец, я, генеральская дочка, вышла замуж за твоего деда, простого бедного офицера, Шуранька, вопреки воле моих родителей, собиравшихся выдать меня за императорского адъютанта — однако я никогда об этом ни минуты не пожалела. Я пережила, когда мне кричали: „Поганая большевистская собака, шпионка, кровожадная Коллонтаиха, твоё место на виселице с изменниками родины!“ Я сидела в тюрьме Керенского, но не боялась той тюрьмы, потому что уже тогда знала, что вот-вот стану членом ЦК партии большевиков, и вскоре уже голосовала за вооружённое восстание, за наш с тобой Октябрь, который смёл с лица земли буржуазию. О, как же это было прекрасно, несмотря на все страхи и сомнения, изъедающие тебя изнутри: головокружение как на высокой башне без перил, как на пожаре, где сама же поджигаешь старую гниль, — революция, но и романтика!

Девочка моя, мы непременно добьёмся пересмотра дела, мы найдём нужные аргументы и рычаги и вместе нажмём на них, кто бы нам и каким бы способом ни противился в этом неукоснительном деле борьбы за справедливость — пускай и не вселенскую, а лишь затрагивающую интересы нашей с тобой семьи. Я тот же час попрошу Эми Генриховну составить прошение в органы дознания и подыскать достойного защитника для осуществления всех необходимых действий. И пусть он докажет на новом процессе, что причиной того, что привело маму на скамью подсудимых, явилось не вульгарная жадность её и человеческое непотребство, не несдержанность при виде излишка, а всего лишь гражданская нужда — болезнь кормильца семьи, необеспеченность и нищета жизни в конюшне, как ты доходчиво выразилась сообразно факту вашего проживания.

Женский вопрос — не только вопрос „куска хлеба“, как прежде считалось в среде пролетарок, женский вопрос — это вопрос „права и справедливости“, полагали феминистки, и это правда. И никакая справедливость не может быть вырвана и рассмотрена отдельно от существа женской природы, без её внимательного и последовательного изучения, без соучастия в судьбе её, как и в текущей нужде. Это, Шуранька, и станет движущим мотивом нашей защиты. Вместе мы одолеем всё, чему следует быть поборотым, и я счастлива и рада, что на закате жизни успею ещё побиться за правое дело, касающееся непосредственно моей семьи. Мы им покажем, никто не останется обойдённым справедливостью, моя родная девочка, — снова обещаю тебе и клянусь.

Хочу и о тебе добавить немного, о самой, пока мы не встретились и ты не наделала ещё даже малых глупостей. Думаю и надеюсь, что ты не находишь себе пока места в жизни не в силу молодости или же обычной, свойственной возрасту разнузданности характера, а лишь для того, чтобы достигнуть правильного выбора в предназначенье приносить максимальную пользу людям.

Угадала я, милая моя?

Очень тебя прошу и даже требую — не нужно вставать ни на какую квасную бочку, даже временно, наш род не предполагает подобных оборотов судьбы, как и в целом предпочитает квасу иные утоляющие жажду напитки в принципе. И ни в коем случае не следует ходить ни по каким хамским и бездарным чиновничьим госконторам, даже близлежащим, это не для нас, моя золотая, не для Коллонтай. Лучше лично я со следующей недели займусь с тобой языковой подготовкой, причём выберешь сама, какой из европейских языков тебе ближе — на нём и сосредоточимся. И — поступишь, просто не сможешь не поступить, снова обещаю тебе это я, твоя бабушка. А дальше — посмотрим, жизнь теперь у нас с тобой будет длинная, и столько ещё впереди окажется хорошего, что даже кружится голова и пульсирует в висках от наплывающего счастья.

Пару слов о вашем Паше. Знаешь, каким-то внутренним чутьём, слабо пока ещё оформленным, едва уловимым, но всё же, как мне кажется, ощущаю я его. Это не значит, конечно, что всецело разделяю все его слова, о которых ты успела упомянуть в письме, но, однако же, кое-что уловить мне удалось-таки. И, думаю, я в этом человеке не ошибаюсь, даже несмотря на то, что совершенно не разделяю его убеждённости в истоках и значимости для наших людей великого Первомая.

Впрочем, не о нём речь, не о празднике. Но зато слова его о красоте, о том, что именно в самом простом и бесхитростном и содержится главное, и оно же и есть самое прекрасное, что гармония любого человека, как и произвольно взятый натюрморт, как и практически всякая жизненная композиция, будь она составлена из вещей, предметов или даже из живых существ, затронули меня немало и даже заставили подумать об этом отдельно, затмив на некоторое непродолжительное время мысли о тебе, моя родная. А это, безусловно, означает, что держаться отчима надлежит тебе непременно близко, что человек это обязательно умный, чуткий и верно размышляющий о глубоком и человечном. Так же, как и с тобой, девочка, буду благодарна судьбе за знакомство и с ним. Пусть и он станет членом нашей большой теперь семьи, даже невзирая на то, что они с мамой твоей состоят в гражданском браке. Однако уверена почему-то, что моё отношение на этот счёт тебе хорошо известно, если ты знакомилась с моими трудами в этой области и в целом представляешь себе мои взгляды и убеждения.