Он впервые сознался, что у него есть какие-то сомнения или сожаления по поводу нас.

– Да, целых пять минут. – Шершавыми кончиками пальцев он водит по моему плечу. – А потом я увидел, как ты лежишь голая в моей кровати, и захотел продолжать нарушать клятву снова и снова.

– Но это было важно для тебя, – виновато говорю я.

– Да, но… – Он продолжает поглаживать рукой мою голую кожу. – Это кажется более важным.

Он не поясняет, а я не заставляю. Какое-то время мы лежим, не торопясь присоединиться к вечеринке, которая уже началась, судя по гремящей во всем особняке музыке.

– Как ты съездил в Нью-Йорк? – После Рождества он провел несколько дней в Манхэттене с Дином и его девушкой.

– Было прикольно. Брюинс играл с Айлендерс, и Гарретт провел нас на трибуны. Охрененная игра.

Я провожу пальцами по его волосам.

– Вроде все твои волосы на месте, – дразню я.

– Гель мешает мне их выдергивать.

– Что тебе нравится больше: смотреть хоккей вживую или играть в него?

– Естественно, играть, – отвечает он без промедления.

– Ты когда-нибудь играл перед такой же большой толпой, как в «ТД-Гарден»?

Хантер хмыкает.

– Никакой университетский стадион с этим не сравнится. Вот это было бы круто, да?

Я хмурюсь.

– Я никак не могу понять, почему ты не хочешь этим заниматься. По словам Бренны, тебя бы взяли к себе в мгновение ока. Она говорит, что если бы ты был заинтересован, то половина команд в лиге увивались бы за тобой после окончания университета. Но ты твердишь, что не заинтересован, и мне это непонятно. Ты сказал, что не хочешь быть знаменитым, но, мне кажется, причина не в этом. То есть, возможно, с этим тоже что-то связано, но в чем настоящая причина?

– В образе жизни, Деми. У меня проблемы с распущенностью.

– Нет, мне кажется, это тебе кажется, что у тебя проблемы с распущенностью, – поправляю я. – Судя по тому, что я видела, ты не пьянствуешь, у тебя нет каких-то сексуальных зависимостей, влияющих на обычную жизнь, ты не принимаешь наркотики. Ты очарователен, поэтому легко справишься с интервью и пресс-конференциями. Так чего же ты на самом деле боишься? – спорю я.

Хантер долго молчит, рассеянно поглаживая мое плечо. Когда он наконец заговаривает, у него жесткий голос:

– Если я тебе расскажу, ты пообещаешь не насмехаться надо мной? Не осуждать меня?

Я чуть не смеюсь, но осознаю, что он серьезно. Поэтому я отвечаю своим самым нейтральным тоном:

– Я обещаю, что не буду над тобой насмехаться. И я бы никогда не стала тебя осуждать, Хантер.

– Ладно. – Он глубоко вдыхает, и у него поднимается грудь. – Я боюсь, что буду изменять, – признается он.

– Что изменять?

– Нет, изменять в другом смысле. – Он медленно выдыхает. – Все эти выездные игры, гостиничные номера и бары, все эти женщины, набрасывающиеся на меня. Я знаю, что у меня нет зависимости от секса, но во мне гены моего отца, а у них не лучший послужной список.

– Твой отец – нарциссист. А ты нет. – Я успокаивающе целую его в плечо. – Ты совсем на него не похож, малыш.

– Он бы с тобой не согласился. Несколько лет назад он сказал, что мы два сапога пара.

Я щурю глаза.

– С чего ему вообще такое говорить?

Хантер смущенно вздыхает.

– Летом перед колледжем он увидел, как я трахаю телку на нашем кухонном столе. Мама в те выходные гостила у моих бабушки с дедушкой, а папа должен был уехать по работе, но он рано вернулся домой. – Его тон становится резким. – Видела бы ты, каким гордым он выглядел, когда застал меня абсолютно голым и развлекающимся с девушкой, с которой я тогда не встречался. Я познакомился с ней вечером на вечеринке, и она осталась у меня.

Я пытаюсь представить, как бы поступил мой отец, если бы увидел, как я занимаюсь с кем-то сексом на нашей кухне. Он явно совершил бы двойное убийство.

– Он искренне гордился тем, что его сын – наглый развратник. Но, наверное, это неудивительно. Я знаю, что папа спал как минимум с тремя своими секретаршами – и один раз я видел это лично. И я… я вспоминаю все его деловые поездки за все эти годы. Уверен, в каждом городе он с кем-то спал. Измен наверняка было намного больше, чем мы с мамой даже можем представить.

– И ты боишься, что у тебя будет девушка или жена, а ты будешь постоянно ездить куда-то и ей изменять?

– В общем-то, да.

– То есть ты наказываешь себя за то, что даже не совершал.

Его голая грудь напрягается.

– Это не так.

– Это именно так. Ты заранее себя наказываешь… лишая себя того, что ты любишь, из страха, что в будущем сделаешь нечто то, что ты ненавидишь. Это ненормальный взгляд на вещи.

– Нет. То есть, может быть. Может быть, да, а может быть, нет. Я только знаю, что когда я решил не участвовать в отборе после старшей школы, то почувствовал облегчение.

– И все же каждый раз, когда я вижу, как ты смотришь на игру Гарретта и Логана, в твоем взгляде есть зависть.

Неровное дыхание Хантера щекочет мне голову. Его грудь опять поднимается и опускается.

– Давай обсудим это потом. У меня мозги болят от этого. Расскажи мне лучше о своих каникулах.

– Я уже рассказывала: мы переписывались каждый день, – напоминаю я ему.

– Я знаю, но мне нравится слушать твой голос.

Я улыбаюсь ему в грудь и более подробно рассказываю о своей поездке в Майами. Я говорю о своем новом племяннике, о сумасшедших тетушках и впечатлительных кузенах. У нас в Майами очень религиозное сообщество, поэтому Рождество там празднуется с размахом, и одна из моих любимых семейных традиций – это ходить в «Заколдованный лес Санты». Я водила туда своих маленьких кузенов, и в одну из поездок пятилетняя Мария описалась. Прямо мне на колени. Весело.

– Ты говоришь по-испански? – с любопытством спрашивает Хантер. – Я только что понял, что даже не знаю об этом.

– Я скорее его понимаю, чем говорю на нем. У папы нет склонности к языкам, поэтому дома он говорит только по-английски. А мама разговаривала со мной на обоих языках, потому что не хотела, чтобы я забыла испанский, но я забыла, – мрачно говорю я. – Хотя не совсем. То есть, если я окажусь среди людей, которые говорят только на нем, то через неделю я все вспомню.

– Я бы с удовольствием выучил другой язык. Ты должна научить меня испанскому, и тогда мы сможем практиковаться вместе.

– Договорились. – Я прижимаюсь к нему ближе. – А, и во время полета домой я опять попыталась заговорить с папой по поводу медицинской школы. Мама осталась в Майами на еще одну неделю, поэтому мы были только вдвоем. Но он меня не поддержал, – признаюсь я.