Когда он впервые мне это сказал, меня внутри всего передернуло. Я почувствовал себя мерзким. Напуганным мыслью о том, что я могу быть похожим на него. Мешком дерьма. Эго-маньяком.

Но секс с Деми привел только к тому, что каждую ночь я ложусь спать довольным, а каждое утро рву всех на тренировках. Не говоря уже о плей-офф: мы впереди других команд.

Деми обхватывает меня за шею и притягивает к себе для поцелуя. Господи. Я обожаю ее целовать. Я обожаю ее трахать. Я обожаю делать с ней все.

Мы оба знаем, что между нами нечто большее, чем просто восстановление после закончившихся отношений. Большее, чем секс. Но я не знаю, что это за «большее». И я слишком сильно этим наслаждаюсь, чтобы раскачивать лодку своими вопросами.

Я смеюсь, когда она прижимает меня к двери. Она закрывает замок, и в мгновение ока ее рука оказывается на моем ремне. Расстегнув мне джинсы, она стягивает их вниз вместе с боксерами настолько, чтобы можно было вытащить мой горячий тяжелый член.

– О боже, я целых два часа этого хотела, – страдальчески бормочет Деми. – Я постоянно этого хочу.

– Возьми его, – хрипло говорю я.

Она опускается на колени, и от предвкушения у меня напрягается тело. Когда ее рот заглатывает мой член одним скользящим движением, я шиплю от удовольствия. Она тоже, и ее карие глаза счастливо сверкают, когда она отпускает меня и говорит:

– Обожаю держать эту штуку у себя во рту.

– Ты и твоя оральная фиксация, – дразню ее я, пытаясь опять сунуть головку члена между ее сексуальных губ.

Она смеется, глядя на мои жалкие попытки.

– То есть когда я хочу конфету, это – как ты на днях сказал? – «серьезная проблема». А когда я хочу твой член, моя оральная фиксация – это классно и превосходно?

Я усмехаюсь.

– Наконец-то ты все поняла.

Деми показывает язык, и я пользуюсь этим шансом. Проходят секунды, и я опять в ее горячем рту.

– О да. – Я обеими руками держу ее за затылок, направляя голову вдоль моего ствола.

В коридоре слышатся голоса. Мне все равно. Из-за Деми я забываю, что мир населяют еще другие люди. Мы единственные в этой комнате, в этом здании, на этой планете. Когда я внутри нее, не существует никого, кроме нас. Когда она гладит, трет и сосет мой член, не существует никого, кроме нее.

Она заглатывает меня, и ее жадный язык обвивается вокруг головки моего члена. Мне мокро и приятно. Она проводит кулаком вверх и вниз по всей длине – сжимая кончик при каждом движении вверх, посасывая при каждом движении вниз.

Я двигаю бедрами, беспокойный и возбужденный, а яйца начинает колоть. Когда она затолкнула меня сюда, я думал, что оттрахаю ее у стены. Но минет так преступно хорош, что до проникновения внутрь нее я не выдержу.

– Детка, – стону я, пытаясь ее остановить.

Она смотрит на меня снизу своими большими глазами, пока ее губы крепко обхватывают головку моего члена. Ничего сексуальнее я не видел, и я обвожу большим пальцем эту непристойную «О», погладив уголок ее губ.

– Я близок, – предупреждаю я. – Если ты пришла сюда, чтобы потрахаться, то тебе лучше остановиться.

Ее мокрый рот соскальзывает с меня, и член дергается вверх.

– Нет, я хочу, чтобы ты кончил прямо сейчас. Я хочу услышать, как ты будешь стонать мое имя, когда будешь кончать мне в рот.

Господи. Эта девушка меня уничтожит.

Она возвращается к своей порочной задаче, и меньше чем через тридцать секунд я даю этой женщине то, чего она хочет.

– Деми, – стону я, когда дохожу до кульминации. Она твердо держит губы вокруг меня, глотая все, что у меня есть. Я мертв. Она меня убила. Она идеальна.

Деми оставляет мягкие поцелуи на моем еще твердом стволе, пока я спускаюсь с вершины, и затем с улыбкой натягивает на меня шорты. Аккуратно вытирая рот запястьем, она поднимается на ноги, застегивает у меня молнию и встает на носки, чтобы накрыть мои губы своими.

Я углубляю поцелуй, и, почувствовав себя на ее языке, почти рвусь снова все повторить. Я дрожу.

– Ты в порядке? – дразнит она.

– Превосходно, – выдавливаю я.

Она хихикает и долго на меня смотрит, прежде чем отпереть дверь. Мы выходим в коридор, и на секунду меня ослепляет свет флуоресцентных ламп.

– Придешь сегодня? – спрашивает она, пока мы идем вместе.

– Не могу. Встречаюсь с Холлисом. Но я могу зайти сейчас и побыть с тобой до того, как надо будет к нему ехать.

– Бу-у-у.

– Не надо так меня освистывать.

– Почему? Ты постоянно так меня освистываешь.

– Потому что я ребенок, Семя. А ты слишком взрослая для такой чепухи. Имей к себе немного уважения.

Она взрывается смехом, и я улыбаюсь. Мне нравится ее смешить.

– Я бы все отменил, – говорю я, – но Холлис подчеркнул, что это важно.

Деми останавливается.

– Прости. Майк Холлис подразумевал, что что-то важно?

– Подразумевал? Скорее четко и ясно сказал. Он утром отвел меня в сторону и спросил, можем ли мы вечером поговорить.

– Почему он вообще здесь? Сегодня же понедельник.

Я морщу губы.

– Он сказал на работе, что заболел, но мне он не показался больным.

– Надеюсь, с ним все в порядке.

– Я в этом уверен. Холлис несокрушим. Уверен, он просто хочет обсудить какую-то мелочь, типа что подарить Рупи на день рождения.

– У нее скоро день рождения?

– О, это тебе понравится. Эта девушка родилась… подожди-подожди… четырнадцатого февраля.

Деми ахает.

– День святого Валентина! О боже. Бедный Майк. Ему придется выложиться на полную. Может, даже купить ей пони.

Я фыркаю.

Когда мы выходим в фойе, в нескольких метрах от нас я вижу Ти-Джея, который разговаривает с одним из ассистентов преподавателя. Он хмурится, когда нас замечает. Это похоже на слишком резкую реакцию без каких-то причин, пока я не понимаю, что он смотрит на мой пах.

Я опускаю взгляд вниз и чуть не матерюсь. Видимо, Деми не до конца меня застегнула, потому что застежка молнии опустилась обратно вниз. Я незаметно поднимаю ее обратно, но это не стирает с лица Ти-Джея недоверчивый взгляд.

Позже вечером я сажусь в кабинку напротив Холлиса, подзывая к себе официантку. Холлис еще ничего не заказал, несмотря на то, что находится здесь уже десять минут. Я опоздал из-за того, что, когда я вышел от Деми, на моем ветровом стекле был почти метр льда. Чуть не отморозил себе яйца, пока его соскребал.

– Прости, лед соскребал, – ворчу я.

– Хренов лед, надо его запретить.