— Гляди! — Элинор указала мне на Джексона, который удирал через черный ход. Чтоб мне сдохнуть, вид у него был как у побитой собаки! С чего бы это? Видать, у Фредди предменструальный синдром. Или может, его вызвали к какому-то сопляку. Ну или попросту понос прошиб. Со мной был такой случай в «Кроуз нест», баре, выстроенном среди полей. В результате мне пришлось бежать до ветру куда глаза глядят.

— А что этот доктор так и вьется вокруг тебя? — вдруг выпалила Элинор.

— Который? — переспросила я.

— А то ты не знаешь! Доктор Ламберт.

— Клянется, что любит меня.

— Но он ведь женат, не так ли?

— Разумеется.

Элинор закатила свои желтые глаза.

— Видишь эту лягушечку? — показала я ей булавку у ворота куртки. — Это он мне подарил.

— Какая миленькая! — Она погладила лягушку по головке. — Карата двадцать четыре! Дашь мне ее поносить?

— Я заберу ее с собой в Техас.

— А как же твой ухажер?

— Говорит, что приедет меня навестить. — И я улыбнулась в кулачок, вспоминая, чем мы с ним недавно занимались в женском туалете. (Ходунки пришлось оставить у входа, прислонив их к стене.) К нам в кабинку неистово барабанили, а когда я наконец-то открыла дверь, мы нос к носу столкнулись с Сисси Олсап. Она таращилась то на меня, то на Ламберта, а ее нижняя челюсть так и отвисла, обнажив целый ряд амальгамовых пломб.

— Возможно, я буду в Техасе даже раньше, чем планировал, — сказал мне потом Ламберт.

Элинор снова затрясла головой.

— Но если он так уж тебя любит, зачем ты уезжаешь? Ты же об этом мечтала.

— А плевать! Я страшно рада, что еду в Техас.

— Зато я не слишком рада. — Элинор ткнула меня локтем. — По-моему, ты просто свихнулась.

Тут до нас долетел взволнованный старушечий шепот, и я обернулась поглядеть, что стряслось.

— А кто это там с ее внучкой? — шипела одна из вдовиц. — Он что, родственник?

— Какой красавчик!

— Обожаю рыжих! И какой у него загар!

— Он что, работник солярия?

— Говорят, он из Мексики.

— Боже, неужто испанец?!

— Хм, на иностранца вроде не похож.

— Что? Фредди вышла за иностранца?

— Ну хоть кто-то из Минервиных девочек оторвал себе парня.

Эти вдовы — сущие гиены. Ненавижу их морщинистые шеи, шляпы с перьями и пожелтевшие ногти, похожие на птичьи коготки. Можно подумать, я себе никого не оторвала! Но тут я заметила свою сестренку: господи, что за кошмарный вид! Вся мокрая до нитки и с волосами, слипшимися, как у дворовой кошки. А рядом с ней шел красавец, каких у нас днем с огнем не сыщешь. Он тоже промок, а его медно-каштановые волосы были коротко острижены. С такого расстояния я не могла разглядеть, но, кажется, у него были голубовато-зеленые глаза. Черт возьми, да это же мой родственничек! Свояк — или как там его? Живьем я его ни разу не видала, а по фоткам, что присылала нам Фредди, было ни черта не понять. Я слышала, что у него голубые глаза и рыжие волосы, но, зная, что он ныряльщик, упорно представляла себе Ллойда Бриджеса в гриме к «Морской охоте». Видать, у сестренки проблемы с головой: такие мужики, как Сэм, на дороге не валяются, по крайней мере в Таллуле. Не будь я калекой, сейчас же понеслась бы к нему и попыталась охмурить. Хотя нет, вру. Я бы в жизни такого не сделала, тем более в зале прощания. Хоть злые языки и болтают всякий вздор, но у меня все же есть моральные устои.

Они подошли к гробу и поглядели на Минерву. Когда Фредди всплакнула, он обнял ее, и я заметила, что у парня мускулистые, накачанные руки, покрытые голубыми жилками. Просто класс! У моего первого мужа были точь-в-точь такие же руки, и на секунду мне вспомнилось, как я, восемнадцатилетняя вдова, сидела в этом же зале на панихиде по Бобби Хиллу. Гроб был наглухо закрыт, — все из-за чертовых арбузов, — но я потратила бешеные деньги и накупила ему кучу роз. Минерва и сестры тоже скинулись и заказали в цветочном магазине огромный футбольный мяч из хризантем. Все вместе смотрелось просто потрясающе, и более шикарных похорон я в жизни не видала.

— А где, интересно, Джексон? — спросила я Элинор. Жаль, конечно, что я еду в Техас и не смогу его утешить.

— Тс-с-с, дай поглазеть на Фреддиного мужа. — Она аж разинула рот. — А я и не знала, что он рыжий.

— Я бы сказала, золотисто-рыжеватый.

— Пожалуй, — покосилась она на меня, — ладно, согласна. Он прехорошенький. В смысле для мужчины.

— Что правда, то правда, — пробормотала я, глядя, как Сэм идет вслед за Фредди в первый ряд. Позади нас перешептывание переросло в настоящий гвалт: всем старушенциям хотелось взглянуть на «дерзких и красивых» сестер Мак-Брум.

— Джо-Нелл, Элинор, — сказала Фредди, подходя к нам, а затем улыбнулась своему красавцу. — Это мой муж, Сэм.

Дождь лил все похороны и лишь после речи брата Стоуи слегка утих. Я стояла под малиновым тентом со штампами «Похоронное бюро Юбэнксов». На мне были темные очки и черное шерстяное платье старинного фасона, купленное на распродаже в «Гудвилле». Ничего более похожего на наряды Грейс Келли я при моих средствах добыть не могла. Волосы я зачесала на пробор, и они рассыпались по плечам золотистой гривой. Женщины города по-прежнему ненавидели меня, а после смерти Минервы выносить это стало еще тяжелее. Я держалась поближе к Фредди и Сэму, слушая стук капель по тенту и разглагольствования пастора о том, каким великолепным человеком была Минерва и как теперь ее ждет заслуженное воздаяние. В толпе промелькнул старина Джексон, и я позавидовала сестре, которую любят сразу двое мужиков. Всю прошлую ночь я не могла уснуть из-за похожих на стрекот кузнечика скрипов: Сэм и Фредди за стеной никак не могли угомониться. От этого я так завелась, что едва не позвонила Ламберту. В конце концов мне пришлось самой себе помочь: полночи я трудилась не покладая рук и в итоге, дрожа и задыхаясь, упала на горячую подушку. «Привыкай, — сказала я себе, — в Техасе тебя ждет долгий сексуальный пост. Надо сжать зубы и терпеть, ведь в Маунт-Олив гормоны придется обуздать».

За ночь потеплело, а после дождя повсюду была жуткая слякоть. Мои каблуки то и дело увязали в грязи. Но кладбище все равно было забито толпой провожающих, над которой топорщилось целое море зонтов. Под дождем эти людишки напоминали грибы с разноцветными шляпками: частью безвредные, частью — переполненные ядом. Выбирать надо было осторожно, моля Господа, чтоб не дать маху. В Техасе-то я спешить не буду. Правда, уехать я смогу не раньше чем через три недели: и доктор Грэнстед, и Джексон сказали, что ехать можно, только когда мои кости и кровь придут в норму. А Ламберт объявил, что мне лучше и вообще не уезжать. Но я уже обложилась картами Теннесси, Арканзаса, Оклахомы и Техаса и прочертила свой маршрут красным фломастером.

До отъезда мне предстояло сжечь за собой все мосты. Дел было навалом: дома накопилась уйма одежды, побрякушек, косметики и прочего хлама. Недаром же я — «материальная девушка»! Конечно, мои средства всегда были очень скудны, но такие, как я, всегда накопят барахла, хоть дорогого, хоть совершенно бросового. Теперь я решила избавиться от всего лишнего и даже открыла Элинор свой коронный рецепт лимонного пирога, без которого ей просто не создать кондитерской. Мне стало казаться, что после смерти от нас не остается ничего: ни вечной души, ни даже пятого измерения, благодаря которому можно являться живым в виде призрака. Остаются лишь шмотки: платья, книги, помады-румяна и колготки. Надо действовать как сестрица Фредди: она выбрасывает все, что не умещается в ее машину. Так что на деньги страховой компании я куплю себе «форд-эксплорер», причем обязательно красный.