за своими парнями. Надеюсь, через некоторое время вы все-таки вернете губернатора, иначе нам не миновать политического кризиса. Счастливого пути!..

Канонерка отчалила в полной темноте и устремилась вниз по течению. Губернатор храпел на палубе, Джадсон встал к рулю, но как он вел судно и почему ни разу не врезался в берег по пути, позже ему так и не удалось вспомнить. Что касается мистера Дэвиса, тот не заметил ничего необычного в поведении капитана, ибо существует две степени опьянения, и Джадсон набрался лишь до степени офицерской кают-компании, а не полубака. Ночь становилась все холоднее, и в конце концов губернатор проснулся, выразив желание получить порцию виски с содовой. К тому времени как это желание было исполнено, канонерка едва не врезалась в застрявшую «Гуадалу», и его превосходительство отсалютовал невидимому во тьме флагу со всем патриотическим пылом.

— Они нас не видят и ничего не слышат, — вскричал он. — Десять тысяч святых! Дрыхнут, пока я вместо них побеждаю в войнах! Ха!

Он возмущенно прошагал к пушке, которая, что вполне естественно, была заряжена, дернул спусковой шнур и огласил непроглядную тьму грохотом выстрела и ревом снаряда. Тот, к счастью, разминулся с кормой «Гуадалы» и разорвался на берегу.

— А теперь ваша очередь отсалютовать своему губернатору, — заявил он, заслышав панический топот множества ног по трапам и палубе застрявшего судна. — Это что еще за общая тревога? Я здесь, и со мной все мои пленники!

Среди суматохи и нестройных воплей о пощаде его слов никто не расслышал.

— Капитан! — наконец раздался угрюмый голос с мостика «Гуадалы». — Мы же сдались. Неужели у британцев принято расстреливать беспомощные корабли?

— Они сдались! Пресвятая дева! Я своей рукой отрублю их пустые головы. Вас, негодяи, надо бы скормить лесным муравьям... а затем выпороть и утопить! Подайте мне трап! Это я, ваш губернатор! Вы никогда и никому не должны сдаваться! Джадсон, душа моя, распорядитесь, чтобы мне прислали койку... я что-то устал... Но с каким же удовольствием я казню этого капитана!..

— О! — вновь послышался голос из темноты. — Я, кажется, начинаю понимать.

И с «Гуадалы» был сброшен шторм-трап. Губернатор кое-как вскарабкался по нему, а Джадсон поднялся следом.

— Итак, насладимся казнью, — объявил губернатор, оказавшись на палубе. — Всех этих республиканцев следует расстрелять. Милый Джадсон, я ведь не пьян, но почему так подло выворачиваются из-под ног эти проклятые доски?

Палуба севшего на мель судна, как уже упоминалось, накренилась под довольно чувствительным углом. Его превосходительство сел на нее, съехал на ягодицах к подветренному борту и снова крепко уснул.

Капитан «Гуадалы» в ярости грыз усы и невнятно бормотал на родном языке. Наконец он обратился к Джадсону:

— Эта земля — мать всяческим злодеям и мачеха всем честным людям. Вы видели этих ничтожеств, капитан? И так повсюду. Вы, надеюсь, прикончили парочку?

— Ни единого, — честно признался Джадсон.

— Какая жалость! Будь они мертвы, наша метрополия могла бы отправить нам подкрепление, но она тоже мертва, а я обесчещен и вынужден сидеть в этой грязи благодаря вашим подлым английским штучкам.

— Как по мне, то палить без предупреждения по старой калоше вдвое меньшего размера, чем ваше судно — и это при том, что между нашими странами мир, — тоже своего рода подлость.

— Если бы хоть один из наших снарядов угодил в ваш борт, вы со всем экипажем давно кормили бы рыб. Но я решил пожертвовать моим губернатором. Это привело бы...

— К установлению республики? Значит, вы действительно собрались драться с собственным начальством? Скажу прямо: вы крайне опасны для вашего флота. И что же вы собираетесь делать теперь?

— Оставаться здесь... или возвращаться на шлюпках. Какая разница? Эта пьяная обезьяна — он гневно указал во мрак, где мирно посапывал губернатор, — здесь. И мне придется вернуть ее обратно в логово.

— Превосходно. Тогда завтра с утра, если к тому времени вы сможете оживить машины, я сниму вас с мели.

— Капитан! Считаю своим долгом предупредить: как только я снова окажусь на ходу, то буду вынужден драться с вами! Мой долг...

— Чушь! Мы позавтракаем вместе, а затем вы доставите губернатора в его резиденцию.

Некоторое время капитан молчал, а затем произнес:

— Давайте-ка выпьем. Будь что будет, и потом: мы ведь еще не забыли Пиренейский полуостров[52]. И признайте, капитан: влететь вот так на мель, как последняя землечерпалка, — удовольствие небольшое.

— О, мы выдернем вас из ила прежде, чем вы успеете произнести слово «нож». Позаботьтесь о его превосходительстве. А я все-таки попробую немного поспать.

Ночь прошла мирно, а затем началась работа по снятию «Гуадалы» с мели. С помощью собственных двигателей и рывков пыхтящей канонерки она наконец вырвалась из илистого плена и закачалась на глубокой воде. Однако мрачный зрачок четырехдюймовой пушки англичан при этом продолжал смотреть в точности в иллюминатор каюты ее капитана.

Тем временем губернатора охватило раскаяние, принявшее форму жесточайшей головной боли. Он с горечью осознал, что, возможно, переоценил свои силы. Да и капитан «Гуадалы», несмотря на патриотические сантименты, отчетливо помнил, что между их странами не было объявлено никакой войны. Его начали раздражать постоянные напоминания губернатора о войне, серьезной войне, которая непременно увенчается свержением монархии и утверждением республики в их державе, а заодно и о его грядущем смещении с должности и близком знакомстве с расстрельной командой.

— Мы восстановили свою честь, — доверительно заявил губернатор. — Наша армия умиротворена, рапорт, который вы отвезете домой, продемонстрирует вашу верность и храбрость. А этот мальчишка-англичанин, именующий себя капитаном... Ба! Он назовет это... Джадсон, душа моя, как бы вы назвали... все те дела, которые мы вместе с вами провернули?

Джадсон пристально наблюдал, как последние футы буксировочного троса ложатся на барабан лебедки.

— Как бы я их назвал? О, скорее всего — забавной шалостью... Теперь ваш корабль в порядке, капитан. Не пора ли нам отправиться на ланч?

— Я же говорил вам, — обернулся к капитану «Гуадалы» губернатор, —для него это просто развлечение.

— Матерь всех святых! Что же тогда для него серьезность? — отозвался капитан и добавил: — Мы будем готовы, сэр, когда вам угодно. Мы ведь