— Я думаю, нас с тобой свела судьба. Или даже сама Вачиви, — сказал Марк и вздохнул. Он и в самом деле верил в то, что говорил. В жизни, как ему было хорошо известно, случались порой и более странные вещи.

— Может быть, — согласилась Бриджит, думая о том, что она-то ничего для Марка не сделала. Сознание этого тяготило ее, но она никак не могла придумать, как отплатить ему за помощь. Она даже не могла ничем помочь Марку в работе над его книгой.

— Мне кажется, Вачиви хотела бы, чтобы ты осталась во Франции, как она, — добавил Марк, и Бриджит рассмеялась. Она видела, что нравится ему, и теперь Марку очень не хотелось, чтобы она уезжала. Увы, Бриджит закончила все дела, ради которых прилетела во Францию, пора было возвращаться домой.

— Мне нужно искать работу, — сказала она и уточнила: — В Бостоне.

— Почему не здесь? — возразил Марк. Он уже говорил ей об Американском университете в Париже, теперь же выяснилось, что у него есть там хороший знакомый, который работает как раз в комиссии по приему студентов. Марк даже вызвался ему позвонить.

— Ну допустим, мне предложат работу, — сказала Бриджит. — Но ведь это еще не все! Как я буду жить? У меня нет здесь ни квартиры, ни подруг. Другое дело в Бостоне. Там я как-никак прожила двенадцать лет… — И совсем засохла с тоски, закончила она про себя.

— Здесь у тебя есть я, — заявил Марк, но и он, и Бриджит понимали, что этого недостаточно для принятия серьезного решения о переезде. Не могла же Бриджит переехать в Париж ради мужчины, с которым ей было приятно общаться! Бриджит была по характеру человеком благоразумным и предусмотрительным, экстравагантные, импульсивные поступки были не в ее стиле.

— Все-таки мне кажется, что книгу о твоей прапрапрабабке лучше всего писать здесь, — настаивал Марк, но его слова Бриджит не убедили. Благодаря стечению обстоятельств она набрела на удивительную, захватывающую историю, однако Бриджит по-прежнему сомневалась, что биография Вачиви будет интересна другим людям. Да и сумеет ли она написать такую книгу? Бриджит не была ни писателем, ни историком — она была антропологом и привыкла иметь дело с фактами, а в истории Вачиви чувства были куда важнее. Сумеет ли она правильно передать на бумаге переживания и эмоции своей героини и тех, с кем сводила ее жизнь?

— В любом случае хуже не будет, если ты проживешь в Париже хотя бы год, — продолжал уговаривать ее Марк. — А может быть, даже наоборот, твоя жизнь изменится к лучшему. У каждого человека в жизни наступает такой момент, когда ему просто необходимо совершить безумный, трудно объяснимый с точки зрения житейской логики поступок, который будет способен согреть его сердце и изменить образ мышления на более позитивный. Вспомни Вачиви — она ведь именно так и поступила.

— Я не люблю рисковать, и я не Вачиви, — негромко откликнулась Бриджит, и Марк резко повернулся к ней, едва не выпустив из рук руль.

— Я знаю, ты не любишь рисковать, — сказал он. — Именно поэтому я и предлагаю тебе только попробовать.

Но Бриджит отрицательно покачала головой. Она уже твердо решила вернуться домой и не сомневалась, что поступает правильно.

Вечером они ужинали уже в другом ресторане, потом переночевали в гостинице, а в воскресенье утром выехали обратно в Париж. По дороге они много говорили обо всем, а потом Бриджит задремала, откинувшись на спинку сиденья. Марк время от времени посматривал на нее и улыбался. Он был рад, что они вместе побывали в Бретани, но мысль о ее скором отъезде огорчала его. Впрочем, в глубине души он надеялся, что Бриджит передумает и останется.

И помочь ему в этом должна была Вачиви.

ВАЧИВИ

1793 г.

Первые революционные месяцы были настоящим кошмаром. Когда на улицах Парижа начала проливаться кровь сторонников короля, Тристан и Вачиви были в Бретани. Вести, которые приносили немногочисленные спасшиеся, способны были повергнуть в ужас кого угодно. Банды восставших республиканцев и уличных головорезов взяли штурмом Версальский дворец, арестовали и заточили в тюрьму королевскую семью. Лувр осаждали толпы простолюдинов, которые грабили и громили резиденцию французских монархов. На площадях строились гильотины — восставший народ казнил дворян и аристократов, не щадя ни женщин, ни детей. Почти все парижские друзья Тристана погибли, кровь лилась рекой, и конца этому было не видно.

Особняк де Маржераков на рю дю Бак тоже был разграблен разместившимися в нем солдатами, но, к счастью, само здание уцелело. Революционеры с энтузиазмом сжигали собственность «проклятых кровопийц и народных угнетателей». Впрочем, о судьбе особняка они узнали лишь много позже, сейчас же им хватало других, более важных проблем.

Поначалу все эти кровавые события напугали Вачиви. Они странным образом напомнили ей собственное похищение и плен у кроу. Тристан сразу понял ее состояние и поспешил успокоить Вачиви.

— Я тебя никому не отдам, — твердо сказал он. — И я убью каждого, кто попытается тебя отнять. Поверь, я в состоянии защитить мою семью.

И Вачиви успокоилась, она почувствовала себя в полной безопасности. Тристан не бросал слов на ветер. Всего за несколько дней он превратил Шато де Маржерак в неприступную крепость. В кладовые доставили большое количество продовольствия, сделали запасы пороха и воды, а также укрепили ворота. Кроме того, маркиз собрал в замке своих друзей-аристократов с доверенными слугами. Вачиви Тристан научил стрелять из мушкета и заряжать пушку, и когда настали тяжелые дни осады, это умение ей очень пригодилось. Как и мужчины, Вачиви сражалась на крепостной стене, окружавшей замок, рядом со своим мужем — когда он был с ней, она не боялась ничего и никого.

Именно Вачиви первой заметила пожар в северном крыле, когда осаждавшие замок обстреляли его горящими стрелами. Сильный ветер раздувал пламя, дым заволакивал стены, но главное — огонь угрожал детям, и Вачиви мгновенно забыла, что она теперь госпожа. Вооружившись тяжелым луком, Вачиви встала в проеме между зубцами стены и, не обращая внимания на сильный мушкетный огонь, стала поражать врагов одного за другим. Не менее десятка нападавших она убила, еще больше покалечила, и как ни прятались они за деревьями, их настигали точные выстрелы Вачиви. Никаких угрызений совести она при этом не испытывала, хотя перед свадьбой и приняла католическую веру. Сейчас Вачиви сражалась за свой дом, за своих родных и близких. Ее сердце не знало жалости к врагам, и, глядя на нее, Тристан гордился своей женой. Вачиви была единственной женщиной, сражавшейся наравне с мужчинами; из лука и даже из мушкета она стреляла быстрее и точнее многих, так что довольно скоро нападавшие стали держаться подальше от тех участков стены, на которых появлялась женская фигура с развевающимися черными волосами.

Один раз Вачиви ранили — ранили в то же плечо, что и много лет назад, но, как и в прошлый раз, это была просто царапина. И как ни настаивал Тристан, чтобы Вачиви оставалась с детьми, спустя несколько часов она снова была на стенах вместе с ним и другими мужчинами.