Но, несмотря на приказ императора о том, чтобы в городе оставались лишь избранные войска, большая толпа последовала за женами его внуков Пир-Мухаммеда и Хусейна, которые сопровождали своих мужей во время кампании и не успокоились, пока им со всем их многочисленным двором не разрешили полюбоваться на убранство знаменитой столицы, особенно знаменитым дворцом из тысячи колонн, который возвел древний царь Индостана. Из-за этого наступившей ночью между ними и горожанами-гебрами возникла сумятица, несколько монгольских солдат были убиты, их товарищи в отместку расправились с несколькими горожанами, поднялся большой шум и драка, и татарская армия, не зная удержу, разорила город, а ее вождь 18 января оставил Дели с частью войск и отправился уничтожать поселения гебров[212], или огнепоклонников, на берегах Ганга. Проведя множество битв как по суше, так и на воде, он полностью уничтожил всех индийских приверженцев этого культа и приказал бросить их мертвого вождя в огонь, которому тот поклонялся, а с его последователей зверски содрать кожу заживо; затем он проник в гималайские долины, где искоренил многие древние племена, а другие заставил искать убежища в отдаленных странах. Далее он отправился на берега Инда, который пересек 28 марта; и военная кампания Тимура в Индостане, начиная с того дня, когда он покинул Самарканд, заняла всего лишь короткий период в девять месяцев.

На обратном пути император приказал построить в Кабуле большую больницу для своих изможденных и раненых воинов, и там же к нему присоединилась его супруга и сыновья, вышедшие из Трансоксианы ему навстречу, чтобы поздравить его с окончанием славного похода. Но в дороге он тяжело заболел в результате чрезмерной тревоги и усталости и потому был вынужден спуститься с коня и продолжить путь в паланкине, в котором после годового отсутствия наконец прибыл в Самарканд.

После ухода императора из Индостана его военачальники и наместники обладали весьма небольшой властью над регионами к востоку от Инда; там действительно чеканилась монета с его именем, а правители признавали его владычество, но каждая провинция пользовалась временной независимостью, пока в 1413 году наместник Мултана не захватил делийский престол, как представитель монгольского хана, и во время его успешного и энергичного правления империя начала восстанавливать прежнюю сплоченность и мощь. После его смерти три султана последовательно правили Индостаном и постепенно освободились от номинальной зависимости от Самарканда. Последний из них, Бахлул-хан, правил твердо и уверенно в течение тридцати восьми лет и оставил престол своему сыну Сикандару I. Но в 1526 году, в царствование Ибрахима, сына Секандара, престол снова оказался в руках татарского правителя; и кокандский эмир Бабур, праправнук Тимура[213], с армией в 13 тысяч всадников стал падишахом и основал династию Великих Моголов, и его потомки правили Индией, пока она не пала перед Британской державой; и единственные потомки великого императора Чагатая, еще сохранявшие к тому времени царскую власть и государство, стали тех пор иждивенцами Британской империи и униженными, хотя и по-прежнему надменными подданными.

Примечательным и еще более далекоидущим следствием завоевания Индии Тимуром было переселение цыган в Европу, где они впервые появились на богемских границах в 1414 году. Этот необычный народ, который, подобно древним евреям, цепко держался за свои национальные особенности среди чужеземных государств, а также за обычаи, язык и законы, привезенные ими с далекой восточной родины, издавна считался потомками египтян (отсюда происходит английское слово gypsy и испанское gitano), потому что многие их семейства сначала отправились на берега Нила, а потом уже попали в Европу. Однако у нас есть убедительное доказательство ошибочности этого убеждения: дело в том, что там, как и в других краях, местные жители воспринимают людей, ведущих бродячую жизнь, как чужаков и их нравы и язык разительно отличаются от нравов и языка мусульман и коптов. По другой гипотезе, они имеют монгольское происхождение и являются потомками побежденных сторонников Тохтамыша, и у шведов, норвежцев и датчан они зовутся татарами; в то время как немцам они известны под именем Zigeuner, то есть бродяги, русским и туркам – как цыгане и çingene, причем оба слова, как предполагается, происходят от слова zincali, которым они сами себя порой называют и которое означает «черные люди из Зинда» или «из Инда». Однако, исходя из новейших исследований, похоже, у нас не остается сомнений в том, что изначально они относились к одному из низших племен в Индостана, откуда, предположительно, они были изгнаны страшным нашествием монголов, и это предположение подкрепляется их сходством по своей внешности и языку с шудрами, то есть низшей индусской кастой, и с базигарами, которые, как и они, являются кочевым народом. Примечательно, что в Индии они известны под названием, которое означает «воры», и тем же самым словом с тем же значением они называются у финнов.

Цыгане проживают почти во всех странах Европы. В Париже они впервые появились в 1427 году и в хрониках того времени описываются как всадники с серебряными серьгами и совершенно черными волосами и лицами; склонность к гаданию и воровству, по-видимому, была характерна для них тогда.

Нижеследующая таблица показывает сходство цыганских диалектов Европы с индостанскими:

Хотя Тимуру исполнилось уже более шестидесяти лет, а его волосы, как нам говорят его современники, побелели как снег, его честолюбие ничуть не утихло, а острый ум и энергия ничуть не ослабели, и каждое новое его завоевание лишь разжигало его ненасытную жажду войны. Его любимое изречение гласило, что как на небе есть только один Бог, так и на земле должен быть только один повелитель, и сразу по возвращении в Самарканд Тимур начал готовить войска и ресурсы для новой семилетней кампании. В действительности его присутствия настоятельно требовали беспорядки в Грузии и Персии, где мирза Миран-шах обезумел из-за удара головой, полученного при падении с лошади. Мирзу Пир-Мехмеда, знатока химии и медицины, обвинили в попытке отравить собственного брата, дела государства пришли в полное запустение, и управление полностью находилось в руках военачальников и придворных иждивенцев, которые растрачивали впустую и истощали доходы государства на пиры и празднества, в то время как правители увеличивали расходы, делая непомерные подарки своим недостойным фаворитам; однако, когда Тимуру пришлось подавлять беспорядки в провинциях, он уже обдумывал куда более далекий поход. Он давно уже с нетерпением взирал на быстрый рост Османской империи, которая к тому моменту уже приблизилась к его собственным границам. Успехи, которых она добилась при султане Баязиде I, внушили Тимуру опасения, что теперь, когда он состарился, какой-нибудь соперник оттеснит его потомков от господства над миром, и близость этой могущественной державы наполнила его разум дурными предчувствиями и недоверием.