Сразу же после этого была объявлена война между двумя империями; но в первый год конфликта османский султан ни разу не появился на поле, а Тимур захватил хорошо укрепленный город Себасту, где пощадил только жителей низшего сословия, а гарнизон в 4 тысячи армянских христиан приказал закопать заживо, чтобы усугубить их страдания от медленной смерти от голода, и велел предать смерти высокопоставленных мусульман, включая любимого сына Баязида Эртогрула. Затем он на время прекратил Турецкую кампанию, чтобы обрушить свое возмездие на династию египетских мамлюков, чей султан Баркук, пока Тимур занимался Дешт-и-Кипчаком, приказал убить двух монгольских послов, направленных к нему императором, по прибытии к его двору. Черкес по рождению, этот монарх начал с убийства снисходительного господина и возвысился из рабов и пленников до владыки опасного каирского престола. Баркук умер, но его сын Фарадж, наследовавший ему, еще более прогневил Тимура тем, что велел схватить одного из монгольских военачальников, командовавшего крепостью на сирийской границе, и заточить в египетской темнице, где он так и оставался в цепях. Сокрушительное поражение, нанесенное эмирам султана вместе с громадной армией сирийцев при Алеппо, стало возмездием императора за это предательство; и несколько монголов, в суматохе пробившись вместе с бегущими войсками в город, вызвали панику и заставили крепость сдаться, и по жестокому приказу Тимура были воздвигнуты несколько сотен пирамид из человеческих голов. Он освободил кади и ученых людей, которых было много в Алеппо, и даже вступал с ними в спор по многим непростым вопросам; одного из них он спросил о возрасте, и сириец ответил: «Пятьдесят лет». – «Пятьдесят лет, – сказал император, – было бы моему старшему сыну. Вы видите перед собой немощного, хромого, дряхлого смертного, однако через меня Всевышний благоволил покорить царства Ирана, Турана и Индий. Я человек не кровожадный, и Бог мне свидетель, что во всех моих войнах я никогда не нападал первым и что мои враги сами навлекали на себя собственные беды». В тот раз он приказал казнить нескольких своих же солдат, потому что после объявления о помиловании они продолжали грабить местных жителей.

Обычно в первый день осады Тимур поднимал над своим шатром белый флаг, который означал, что если город сдастся без промедления, то весь его гарнизон останется в живых; на второй день его сменял красный флаг, который означал, что командующий и главные сановники будут убиты, а остальные получат пощаду; а на третий день если город не сдавался, то черный стяг взвивался над императорским шатром, который, как знали все его враги, был доказательством того, что всем солдатам и горожанам до единого больше не на что рассчитывать, кроме смерти.

Из Алеппо император отправился в Дамаск, где встретил серьезный отпор со стороны египетских войск. Мирза Султан Хусейн, его внук, бежал после пира в его шатре и перешел к врагу, но Тимур затем вошел в город под прикрытием перемирия, нарушил уговор и потребовал тяжкую дань с местных жителей, которым впоследствии пришлось смотреть, как сгорают дотла их дома, подожженные его войсками по приказу своего вождя, который воодушевлял отомстить, по его утверждению, за преступление предков дамаскцев, допустивших у себя в столице убийство внука пророка. Триумфальный поход к египетским границам Тимура продолжился за стены Иерусалима; там, где мамлюки отдали христианам в аренду Гроб Господень, а сам город пришел в полное запустение и упадок, он отнесся к жителям милостиво и снисходительно, столь необычным и для него самого, и для них; раздав множество подарков священникам и верующим разных сект, он освободил граждан от всех податей и налогов, а также от присутствия какого-либо гарнизона или войск. После ухода из Иерусалима монголы покинули Палестину и пересекли Евфрат во главе со своим вождем; после взятия Багдада император приказал, чтобы не осталось целым ни единого здания, за исключением школ, больниц и мечетей, и увенчал руины чудовищным и варварским трофеем в виде пирамиды из 90 тысяч голов. Охота в Месопотамии положила конец этой успешной кампании, и в Палестине еще много лет после его смерти чеканили и ходили деньги с его именем; наконец, вернувшись в Самарканд через Грузию, Тимур немедленно приготовился к возобновлению войны с османами. Султан Баязид в течение двух лет собирал и наращивал свои силы, и его армия составляла 400 тысяч человек, в то время как у Тимура войск насчитывалось не менее 800 тысяч; и затем, выплатив задолженность войскам за последние семь лет, император выступил в Малую Азию со своей громадной ратью.

Итак, две великие мусульманские державы Востока и Запада изготовились вступить друг с другом в смертельный бой. Численное превосходство действительно было на стороне монголов, которые собрали воинов и рабов со всей Азии, чтобы еще больше умножить их огромное полчище; зато османы померились мечами и победили самых доблестных рыцарей и воинов благородных народов Европы, а в конные отряды султана влились беглецы из побежденных войск Тохтамыша, который, после того как Тимур выгнал его из Дешт-и-Кипчака, поселился возле Адрианополя. Однако различия в силе и подготовке войск оказались не столь велики, как различия в привычках и поведении их вождей; и в то время как Баязид многие годы предавался безделью и излишествам, шестьдесят шесть лет, пролетевших над головой Тимура, как будто лишь придали ему сил и укрепили его руку. Пока султан ждал соперника у себя в лагере, неподалеку от развалин Сивы в Анатолии, Тимур быстро обошел его со стороны Аракса и окружил Ангору (Анкару), куда за ним и явился его противник, и обе армии, в равной степени желая вступить в сражение, выстроились в боевые порядки на достопамятных равнинах возле города. Для устрашения врага перед монгольскими рядами выстроили линию индийских слонов; основным корпусом войск командовал старший внук Тимура мирза Мехмед, правым и левым флангами – мирзы Миран-шах и Шахрух, перед ними несли татарское боевое знамя – красный конский хвост, увенчанный полумесяцем. Серб, шурин Баязида, возглавил правое крыло османов, другими полками командовали пятеро его сыновей, и обе стороны, монгольская и турецкая, пользовались греческим огнем; но накануне битвы войска султана были объяты смятением и испугом из-за мятежа, который спровоцировала его жадность, и его татарские союзники перебежали к врагу, искушаемые тайными эмиссарами императора в надежде вернуть себе власть над Дешт-и-Кипчаком и пристыженные тем упреком, что они собираются выступить против братьев на стороне рабов своих пращуров. Их дезертирство стало серьезной потерей для османов, которые при таком неравновесии сил вступили в бой с неприятелем 1 июля 1402 года; и хотя сам Баязид сражался и отдавал приказы с обычной для него доблестью и талантом, его сын Сулейман преждевременно покинул поле боя и, прихватив с собой багаж и казну, пересек Геллеспонт[217] и укрылся в Европе. После тщетной попытки сплотить рассеянных турок и нанести удар по врагу султан сам был вынужден бежать, но монголы преследовали его и схватили, и, хотя один из их отрядов под началом мирзы Мехмеда отправился к Бурсе и сжег и разграбил османскую столицу, он в качестве пленника предстал перед суровым и надменным победителем. Однако Тимур, по-видимому, принял злополучного султана с большой заботой и добротой; и, заверив его, что ни ему самому, ни его друзьям в плену ничего не грозит, сказал: «Все несчастья происходят по воле Всевышнего, и ни один человек, каким бы могущественным он ни был, не может распоряжаться ими по своему желанию». Но затем победитель поведал плененному монарху, что своими бедствиями он обязан исключительно своему упрямству и тщеславию и что если бы он согласился остаться в добрых отношениях и вернуть императору его подданных, которых султан заключил в тюрьму, и крепости, захваченные на монгольских территориях, то он (Тимур) собирался объединить силы с османами и активнее вести войну с неверными, не зная отдыха, пока враги ислама не будут полностью искоренены. Он также заметил, что ему известно, какую судьбу уготовил Баязид в случае победы для него и его войск, но отвергает месть и лучше выкажет благодарность Всевышнему своей милостью к побежденному противнику. Главной заботой султана была судьба двоих его младших сыновей, которых он потерял во время бегства; одного из них впоследствии до ставили в лагерь императора, и Тимур отнесся к нему с уважением, велев приготовить красивый шатер для проживания отца и сына по соседству с собственным шатром, однако настоял на том, чтобы шурин Баязида – христианин – принял ислам. Кроме того, он приказал, чтобы супругу султана вместе с дочерьми вернули мужу; а вот попытка бегства, предпринятая его царственными пленниками, при помощи под копа под шатром, по-видимому, заставила победителя отреагировать гораздо резче, и во время частых переходов с монгольским войском бывшего монарха несли в паланкине на верблюде или в повозке, что, вероятно, породило слухи, увековеченные Ибн Арабшахом, что Тимур будто бы держал своего знаменитого пленника в железной клетке, притом что такую кару султан предназначал для него самого. 23 марта 1403 года Баязид скончался от апоплексического удара, и его тело со всеми царскими почестями было доставлено в его столицу и погребено в мавзолее, который он построил в Брусе, а управление Анатолией император передал его сыну Мусе и отпустил из плена вдову и остальных родственников.