— Ты придумал это, чтобы меня запугать!

— Да, черт возьми, я хочу тебя запугать, но для этого мне не нужно напрягать воображение. В лоне своей любящей семьи ты жила, как в уютном гнездышке. Эшли всю жизнь провела в холодных стенах Линфилда, и хотя она мало знает о жизни за его стенами, она далеко не так простодушна и неопытна, как ты. Еще ребенком она узнала, каким жестоким может быть человек, на какие низости он способен. Она могла бы многое тебе рассказать. Например, о родинке у себя на груди.

— Не понимаю, при чем здесь это!

— Рахаб Маклеллан, невинная душа с именем распутницы! Эшли не пожелала замутить чистое озеро твоей души, и очень жаль. Ты ведь видела родинку, должна была видеть, когда она держала у груди ребенка. Если бы она сказала тебе правду, ты сейчас не смотрела бы круглыми удивленными глазами. Это не родинка, а клеймо. Да-да, твоя невестка была заклеймена еще совсем крошкой. Вот как герцог Линфилд поступает с невинными и кроткими.

— Ты все-таки любишь Эшли! — крикнула Рэй, не в силах скрыть ревность и боль.

— Ты так ничего и не поняла. Я преклоняюсь перед ней. В доме Найджела она познала разные гнусности, но сумела остаться внутренне чистой, сумела сберечь в себе способность любить мужчину, вместо того чтобы считать всех до одного чудовищами. Я всегда завидовал силе ее духа, но потом… потом встретил тебя, такую свеженькую, живую и веселую, такую по-детски непосредственную вопреки напускной искушенности, и оценил эти качества даже выше. Ты винишь меня за то, что я хочу сберечь все, что влечет меня к тебе?

— Нет, я тебя не виню.

— Тогда уезжай со мной туда, где будешь вне опасности!

— Джерри, — начала Рэй, стараясь говорить как можно убедительнее, — я должна вернуться в Линфилд. Когда-нибудь мне нужно выпорхнуть из уютного гнезда и познать жестокость жизни. Позволь мне помочь тебе!

На лице Джерри не отразилось ничего.

— Если бы я мог повернуть время вспять, то никогда не переступил бы в ту ночь порога таверны! Если уж тебе так приспичило, отправляйся в Линфилд, но на этот раз не жди, что я буду вызволять тебя из беды. Если я выйду из этой комнаты один, то вычеркну тебя из своей памяти и из сердца. Это тоже не изменит твоего решения?

— Нет… — прошептала Рэй.

— В таком случае мне от тебя нужно только одно. Ты знаешь, что именно, Рыжая.

Сообразив, о чем речь, Рэй округлила глаза. Еще никогда в жизни она не боялась так, как сейчас. Она не могла поверить, что угроза насилия исходит со стороны любимого. Какое оружие можно применить, чтобы защититься? Унизить врага?

— Это у тебя в крови, правда, Джеффри? — спросила она раздельно. — Чего еще и ждать от ублюдка, сына шлюхи!

Рэй не знала, какую страшную ошибку совершила. Джерри собирался всего лишь попугать ее, но, услышав оскорбление, потерял рассудок. От ледяного бесстрастия не осталось и следа. Лицо его исказилось, стало безобразным от неуправляемой ярости и смертельной обиды. Теперь он готов был воплотить угрозу в жизнь.

«Ублюдок, сын шлюхи! — звучало у него в ушах. — Ублюдок, сын шлюхи!»

Он набросился на Рэй. Как она ни отворачивалась, беспощадные поцелуи-укусы сыпались градом. В происходящем не было ни следа нежности, не было даже страсти, это была штормовая волна слепого бешенства.

Рэй поклялась, что никогда не забудет, как безжалостно Джерри взял ее тогда. Даже не взял, а надругался над ее телом, оставляя повсюду багровые отпечатки пальцев, которым позже предстояло превратиться в синяки. А она — она даже не могла прикрыться. Руки бессильно лежали за головой, словно были там туго связаны.

Рэй пыталась убедить себя, что все это происходит с двумя совершенно посторонними людьми и этот мужчина тоже по-своему жертва. Она ненавидит его и все же жалеет.

Когда Джерри добрался до ее груди, он и не подумал возбудить страсть. Рэй узнала, что соски могу твердеть не только от наслаждения, но и от боли.

Его руки скользнули вниз, к ногам. Он рывком раздвинул и приподнял ее бедра. Последовала пауза, словно Джерри колебался. Но когда Рэй нашла взглядом его глаза, это решило дело. Грубым толчком он оказался внутри ее.

Рэй уронила руку на лицо. Чтобы удержать крик, она закусила подушечку большого пальца. Глядя в потолок, она ждала, когда все кончится. Толчки были резкими, предельно глубокими, неприятными и сопровождались грубым ругательством. Как только Рэй оказалась свободной, она отвернулась к стене. Она слышала, как Джерри одевался. Он не спешил.

— Отец всегда питал слабость к шлюхам, по крайней мере к одной из них, — сказал он. — Вы были правы, мэм, в том, что это у меня в крови…

На пол со звоном упала монета. То, что еще не было растоптано в душе Рэй, было убито этим звуком.

— Не прохлаждайся долго, не то опоздаешь в Линфилд. Всего хорошего!

Через две недели у Рэй должно было начаться женское недомогание, но оно не пришло. Еще через месяц стало невозможно закрывать глаза на очевидное: из любви, шутки ради или благодаря насилию в последний день встречи Рэй с Джерри был зачат ребенок.

Ребенок, который изменил для Рэй все.

Даже если она была готова пойти на риск ради Джерри, Эшли, своих родных или себя самой, то ребенок поставил на ее авантюризме крест. Ни за что на свете Рэй не подвергла бы опасности эту крохотную искорку жизни. Самая большая ирония состояла в том, что, хотя Джерри и не пришел в голову этот единственный способ отвадить ее от Линфилда, он тем не менее им воспользовался. Возложив на Рэй ответственность за еще не рожденное дитя, он принудил ее уступить, и притом по доброй воле. Это было несправедливо!

Не было дня, чтобы Рэй не вспоминала о Джерри. Он представал перед ее взором жестоким и намеренно грубым. Если партнер стоит на своем, как легко из нежного и заботливого стать настойчивым, а потом и вовсе нетерпимым, от просьб перейти к угрозам и даже насилию.

Поняв, что беременна, Рэй примирилась с прошлым. Она уже не чувствовала ни ненависти, ни острой боли. Она вычеркнула Джерри из своей жизни так же, как он обещал за неповиновение вычеркнуть ее.

Раздумывая над тем, как и когда покинуть Линфилд, Рэй поневоле задавалась вопросом, как отреагирует Джерри, узнав о ребенке. Разумеется, он примет ее в свой дом и даст ей свое имя, но отныне их отношения будут лишены всякой эмоциональной окраски. Убить любовь легко, возродить — почти невозможно. В лучшем случае они лишь разделят заботу о малыше. Ради него они будут поддерживать внешние приличия, как это бывает в браке по расчету. Она станет смотреть сквозь пальцы на любовниц супруга и, быть может, однажды сама заведет любовника. Она больше никогда, ни за что, ни при каких условиях не позволит Джерри коснуться ее и пальцем. Мысли о его ласках вызывали теперь только отвращение.

Рэй обмахнула тканью последнюю вещицу — китайский фарфоровый подсвечник — и окинула взглядом библиотеку. Возможно, она что-то упустила. Однако все было в порядке.