Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эго была записка от Мари. Я расправил ее, взял двумя пальцами за уголок и поднес к пепельнице на столе Рэйна. Чиркнул спичкой и наблюдал, как огонь медленно ее пожирает. Маленький язычок пламени не спеша полз по бумаге, дойдя, наконец, до последней строки: «Мы с тобой и огни Лондона». Вскоре и эти слова, друг за другом, исчезли в пламени, почернели и обратились в пепел. Я разровнял кучку пепла в пепельнице и вышел.
Твердой рукой закрыл дверь, оставив его лежать там. Маленького пыльного человека, в маленькой пыльной комнате.
Алистер Маклин
Свистать всех наверх.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Понедельник, сумерки — вторник, 3 часа утра
Кольт модели «Миротворец» выпускают без изменения вот уже добрую сотню лет. Купишь такой сегодня и убедишься, что его не отличить от того, который носил Вайет Эрп, когда был шерифом в Додж Сити. Одним словом, это самый древний револьвер в мире и наверняка самый знаменитый, а если ценить его по эффективности, то есть по способности убить или покалечить, то и здесь ему не будет равных. Тяжеловат, конечно, тут нечего возразить сторонникам самых именитых конкурентов «Миротворца» — «люгера» и «маузера». Но зато если выпущенная из них пуля, быстрая, малого калибра, в стальной оболочке, прошьет вас насквозь, оставив аккуратную дырочку, и потратит львиную долю своей энергии на отдаленные детали пейзажа, то большая, тупорылая, свинцовая пуля кольта при попадании в тело сплющивается от удара и благополучно расстается со своей энергией, дробя вам кости и разрывая ткани.
Короче, если пуля «Миротворца» попадет вам, скажем, в ногу, вы не отступите за угол, крепко выругавшись, чтобы прикурить сигарету перед тем как влепить своему противнику пулю между глаз, а просто упадете на пол без сознания. И если она попала в бедро и вам посчастливилось остаться в живых, несмотря на порванные артерии и шок, то на остаток жизни придется запастись костылями — раздробленная бедренная кость не оставляет хирургу другого выбора, кроме ампутации. Вот я и застыл на месте, затаив дыхание, потому что дуло «Миротворца», вызвавшего столь неприятные мысли, смотрело мне прямо в правое бедро.
Кстати, еще одна особенность «Миротворца»: для того чтобы нажать на курок, требуется значительное усилие, поэтому метко стрелять невозможно, если рука недостаточно сильна и тверда. Но здесь надеяться было не на что. Рука, сжимавшая кольт и опиравшаяся на стол в радиорубке, была крепка, как ни одна рука, которую мне доводилось видеть. Она была абсолютно неподвижна. Я видел ее отчетливо, хотя радиорубка почти полностью погружена во мрак. Реостат настольной лампы выкручен практически до отказа — она едва светилась, вырывая из темноты круг желтого света на металлической поверхности стола и кисть руки, сжимавшей револьвер. Рука держала его так неподвижно, как будто была сделана из мрамора. За островком света я наполовину ощущал, наполовину угадывал очертания фигуры человека, облокотившегося на спинку стула. Голова чуть склонена набок, свет лампы слегка поблескивал в уставившихся на меня.из-под козырька фуражки глазах. Я вновь перевел взгляд на руку. Дуло кольта не сдвинулось ни на миллиметр. Я невольно напряг мышцы правой ноги, готовясь принять пулю. С тем же успехом я мог бы прикрыться газетой. Я укорял Господа Бога за то, что полковник Сэм Кольт не изобрел что-нибудь другое, полезное, например английские булавки.
Очень медленно и напряженно я приподнял руки, ладонями наружу, до уровня плеч. Тщательность этой процедуры даже у самого впечатлительного человека не должна была вызвать подозрения, будто я затеял какой-нибудь подвох. Предосторожность явно не обязательная, так как у человека, сидящего за столом, похоже, совсем не было нервов, а у меня и мысли не возникало о том, чтобы сопротивляться. Солнце уже давно зашло, но слабая красная полоска еще виднелась на горизонте с северо-запада и меня должно было быть хорошо видно на ее фоне через распахнутую сзади дверь рубки. Сидящий за столом, вероятно, держал левую руку на ручке реостата, чтобы в любой момент осветить меня. Но главное — пистолет! Мне платили за риск. Мне платили за то, что я иногда подвергал себя опасности. Но мне не платили за то, чтобы я лез под пули, как идиот или самоубийца. Я поднял руки выше и постарался придать лицу самое миролюбивое выражение. В моем состоянии это было не очень сложно.
Человек с пистолетом не произнес ни слова и не шелохнулся. Он казался совершенно невозмутимым.
Я разглядел белый оскал зубов. Глаза, не мигая, смотрели прямо на меня. Улыбка, слегка склоненная в сторону голова, небрежная, расслабленная поза — все это только накаляло мрачную обстановку в каюте. Было что-то зловещее, неестественное и не сулящее ничего хорошего в его спокойствии, молчании и хладнокровной игре в кошки-мышки. Казалось, смерть ходит рядом и вот-вот коснется тебя своими ледяными пальцами. Хотя мои бабушка с дедом были шотландцами, я не наделен даром ясновидения, телепатии или колдовства. С точки зрения экстрасенсорных способностей я не чувствительней старого бревна. Но запах смерти ни с чем не спутаю.
— Мне кажется, мы оба ошибаемся,— сказал я.— Вы-то уж наверняка. Может быть, мы заодно? — Слова произносились с трудом, в горле пересохло, язык прилипал к нёбу, но в общем получилось неплохо. Как раз, как я хотел — тихо и спокойно. Вдруг он чокнутый? Рассмешить его. Все, что угодно, лишь бы остаться в живых. Я кивнул на табуретку, стоящую с моей стороны стола.— День был тяжелый. Посидим, поболтаем немного, о’кей? Я не буду опускать руки, даю слово.
Никакой реакции. Белый оскал, светящиеся глаза, небрежное презрение и сталь револьвера в стальной руке. Я почувствовал, как пальцы мои непроизвольно сжимаются в кулак, и быстро разжал их снова. Я ничего не мог поделать с приливом ярости, вдруг охватившей меня.
Я улыбнулся, как мне показалось, дружелюбной, открытой улыбкой и медленно подошел к табуретке. И все это время не спускал с него глаз, с застывшей до боли улыбкой и еще выше подняв руки. «Миротворец» уложит быка с шестидесяти ярдов, обо мне
