вам. Это такая потеря, — искренне сказал я.

Я поздно узнал о смерти Аиды Михайловны, и письмо с соболезнованием прислал, когда боль от потери могла немного утихнуть. И, может быть, так было лучше, потому что в этом случае человека лучше оставить в покое и положиться на время, которое лечит, и не лезть с проходным соболезнованием, хотя у нас с нашей первой встречи отношения сложились, и он меня, несмотря на то что мы не виделись, из поля зрения не выпускал: я изредка, но подробно писал о своих опытах, которые применял в целительстве и в других случаях. Он отвечал коротко.

— Спасибо, Володя. Что поделаешь! Сколько времени прошло, а я никак не могу прийти в себя. Без неё всё плохо… Работа немного спасает.

Мессинг встал, взял папиросу из коробки «Казбек», которая лежала на письменном столе, и закурил.

— А кто теперь ассистирует вам? — не удержался я от вопроса.

— Да есть одна наша старая знакомая. Ираида кое-как обучила её азам. Всё, конечно, не то, но ничего, справляемся.

Ираида снова вошла с подносом. На этот раз она молчала, словно воды в рот набрала, но весь её вид говорил о том, что она обижена. Она стала хлопотать вокруг стола, расставляя тарелки со снедью. А снедь отличалась изысканностью: на столе стояли тарелки с семгой, сырокопченой колбасой и даже с черной, паюсной икрой, а также холодной фаршированной рыбой, как я понял, готовящейся не по случаю, а бывшую обычным блюдом, которое любит хозяин.

— Я не голоден, — поспешно сказал я, чувствуя себя неловко от лишнего внимания, но он посмотрел на меня с ироническим прищуром и весело сказал:

— А мы есть не будем, мы выпьем по рюмочке и закусим.

Вольф Григорьевич достал из буфета коньяк и рюмки. Мы выпили, и я, стесняясь, положил на отрезанный ломтик батона дольку сёмги, но Вольф Григорьевич потребовал, чтобы я попробовал рыбы, сам положил мне в тарелку большой кусок и пододвинул салатницу с икрой ко мне поближе.

Я помнил Мессинга на сцене, где он был эмоциональным, импульсивным, бегал как мальчик и буквально наэлектризовывал зал. Иногда смотреть на него было неприятно: он что-то шептал, всхлипывал, лицо его перекашивалось, и на лбу выступал пот. В грим-уборной, где мы с отцом сидели после его выступления, мы видели его совершенно другим, приятным и спокойным, но предельно уставшим человеком. Теперь я видел его в домашней обстановке, и это был предупредительный, мягкий и обаятельный, человек, склонный к шутке.

Я знал, что Вольф Григорьевич не любит, когда ему задают вопросы, но он сам расспрашивал о моих делах, и я рассказывал о том, как применял гипноз и введение в особое состояние при лечении больных. Его интересовало всё до мелочи, и я подробно, в деталях описывал свои экстрасенсорные опыты в Омске, включая «поиск» «золота Колчака».

Выбрав момент, я сказал, что читал его мемуары в журналах «Наука и религия» и «Смена».

— Сомневаетесь, что правда? — засмеялся Мессинг. — Это не я писал. Писал известный журналист. Я рассказывал что-то из своей жизни, а что там правда, что нет, я уже и сам не помню, хотя получается, что я творю сплошные чудеса…

Вольф чуть Григорьевич помолчал и нервно сказал:

— Только я доказывать учёным ничего не намерен. Если наука не верит в мои особые способности, это её дело. Но, скажу вам, Володя, что-то начинает меняться и непонятные науке феномены пытаются активно изучать… Хотели изучать меня, но участвовать в моём возрасте в экспериментах показалось мне лишним… Между прочим, Фрейд, в своё время, когда я однажды точно прочитал его мысли, был настолько поражён примером телепатии, что сказал, если бы у него была еще одна жизнь, он бы ее посвятил изучению экстрасенсорных способностей человека… Только я выступаю с психологическими опытами, и это моя работа и смысл. На сцене я не занимаюсь гипнозом и не предсказываю события, хотя умею это делать. Так что, если говорить об экспериментах с экстрасенсами, то лучшего кандидата, чем вы, им найти сложно.

А я всё недоумевал, для чего Мессинг пригласил меня к себе, и ждал, когда он откроет причину. Теперь я понял, он хочет, чтобы в экспериментах, которые у него вызывают неприятие, участвовал я.

— А как ваша способность к телекинезу? — спросил Мессинг и добавил: — Я это спрашиваю, потому что даже если это природный дар, его необходимо постоянно развивать. Только работая над развитием своих психических способностей, можно достичь результатов, которые на первый взгляд могут казаться невозможными.

— Нормально, — ответил я. — Стабильно и лучше, чем я показывал вам после вашего выступления, когда отец привел меня за кулисы.

— Очень хорошо! — Лицо Вольфа Григорьевича выражало полное удовлетворение. Потом он серьёзно сказал:

— Я вам уже говорил, что не хочу участвовать в каких-либо экспериментах, поэтому, когда ко мне обратились от имени Академия наук учёные института радиотехники и электроники с предложением изучить мои способности, я отказался, но рассказал немного о ваших экстрасенсорных способностях, и они попросили содействовать в вопросе привлечения вас к экспериментам.

— Как-то неожиданно, — замялся я.

— Я думаю, вам нужно согласиться, — живо отреагировал Мессинг. — Это редкая возможность доказать, что экстрасенсы есть, только их не надо путать с жуликами и шарлатанами, и нужно раз и навсегда понять, что не всё можно объяснить с точки зрения традиционной науки.

— Не знаю, — сказал я. — Немного необычно… и боязно. И потом, на это нужно свободное время… Меня не отпустят с работы.

— Ну, об этом не стоит беспокоится. Академия наук — организация серьёзная, и если они вами заинтересуются, а, я думаю, это без сомнения, то вопрос решат.

Мессинг внимательно посмотрел на меня и, не ожидая ответа, сказал:

— Ну вот и хорошо! Вот телефон членкора Академии наук профессора Кобзарева. Поговорите с ним. Вашу фамилию я ему назвал. Представьтесь и скажите, что от меня.

Мы еще некоторое время сидели, пили чай с пирогом, который пекла Ираида Михайловна, и беседовали. Вольф Григорьевич рассказывал смешные истории, случавшиеся в его поездке по Северу, я о своём неудачном опыте преподавания и о новой работе.

Когда я собрался уходить, Мессинг сказал:

— Володя. Еще одна просьба. Вы слышали о профессоре Лурии? Он в своё время изучал феномен Соломона Шерешевского.

— Это учёный, нейропсихолог. Я читал его книгу «Мозг человека и психические процессы». Не всё понял, но интересно. А про Шерешевского знаю, что он обладал редкой памятью и выступал на эстраде мнемонистом.

— Совершенно верно. Так вот, Лурия тоже изъявил желание встретиться с вами.

— Да