Вскоре после запроса Думы о Распутине раздраженная императрица написала княгине Юсуповой письмо на восьми страницах, где жаловалась на несправедливость Думы. «Нас не любят, – писала она, – и стараются нам повредить. Этот запрос – революционный акт»36. Но княгиня была заклятым врагом Распутина, и императрицу она не жалела. По настоянию Эллы она пыталась поговорить с Александрой о Распутине после выступления Гучкова, но это ни к чему не привело. Александра была расстроена. Ее огорчил не только публичный скандал, она получила еще и весьма тревожный документ, анонимный доклад «Касательно старца Григория Распутина», датированный 7 марта. В нем утверждалось, что он составлен на основе информации, полученной от последователей Распутина в Вырице, южнее Петербурга, и в пригороде Охта. В документе говорилось, что хотя все, с кем разговаривал автор, говорили исключительно о человечности и братской любви Распутина, их «наставника» и «защитника», но в Вырице о нем ходили более мрачные слухи. «Странник Григорий был ужасным распутником, который действовал в великой тайне, – говорилось в докладе, – и в то же время заставлял своих последователей и последовательниц принимать участие в хлыстовских ритуалах, делая вид, что это необходимо для спасения их душ и проявления любви к ближнему. И большинство женщин стремились порадовать старца Григория и получить в ответ его теплое благословение»37.

Княгиня Юсупова старалась успокоить императрицу и в то же время открыть ей глаза на опасность, которую выявили Родзянко и Гучков. Но императрица не слушала. «Нет, нет! – рыдала она. – Родзянко и Гучкова мало повесить!» Княгиня настаивала на том, что это честные люди, которые просто хотят открыть ей глаза, но Александра не желала ничего слушать38. Княгиня ушла, понимая, что потерпела полную неудачу.

Противники Распутина продолжали действовать. Вскоре стало известно, что брат Александры, великий герцог Гессенский Эрнст Людвиг, собирается приехать в Россию с семьей. Элла была рада. Она написала вдовствующей императрице письмо: «Помолись также, дорогая, чтобы приезд Эрни в Крым с помощью Божией просветил то состояние слепоты, которое бросает тень на их дом и страну и на всех нас, кто так любит их!»39

Распутин вернулся в Петербург из Крыма 12 июля. Он сразу же поехал на квартиру Петра Даманского в доме 32 по Литейному проспекту. За ним неотлучно следовали агенты охранки и репортеры, которые хотели взять у него интервью и сфотографировать. Пресса твердила, что его возвращение – это сенсация, и толпы любопытных петербуржцев собрались возле дома Даманского, чтобы его увидеть. Газета «Столичная молва» задавалась вопросом, как это возможно, чтобы человек, которого публично объявили хлыстом и изгнали из столицы, вернулся и поселился в квартире видного чиновника Синода? Говорили, что вскоре Распутин отправится в новое паломничество в Иерусалим. Другие утверждали, что он примет постриг и уйдет в монастырь1.

Распутин пробыл в Петербурге лишь до 16 июля и вернулся в Покровское, где прожил до конца месяца. Агенты полиции в Тюмени докладывали, что «Русский» (такой псевдоним дали Распутину в охранке) 12 августа в 11.40 сел на поезд № 3 до Петербурга. Его сопровождали неизвестный человек и священник Васильев, помощник архиерея Иоанна Восторгова. 16 августа в 18.10 они прибыли в Петербург, и Распутин поехал прямо к Даманскому. Журналисты, как всегда, встречали Распутина на Николаевском вокзале. Газета «Биржевые ведомости» на следующий день писала: «Вид его измученный. Он еще более исхудал. Буквально – только кости да кожа. Глаза впали еще более. Но взгляд тот же – беспокойный и пронзительный»2. Агенты следили за ним несколько дней. Распутин побывал в доме Головиных на Зимней Канавке, в бане, в нескольких церквях, в винном погребке и в гостинице «Д» в Суворовском переулке, где провел тридцать минут с проституткой и вернулся домой в одиночестве. В докладе агента говорилось: «Когда Русский идет в одиночестве, особенно по вечерам, разговаривает сам с собой, размахивает руками и бьет себя по груди, что привлекает внимание прохожих»3.

Если это описание действительно точное, то удивляться не приходится: в первой половине 1912 года имя Распутина продолжало находиться в центре скандалов и сплетен. Сначала было дело Гермогена и Илиодора, затем думский запрос, после которого последовала встреча Коковцова и Родзянко с царем. После этого в марте на Распутина в Думе набросился Гучков. Пресса и полиция не оставляли его в покое. За Распутиным охотились, как за диким зверем. Пошли слухи, что он с этим уже не справляется и пытается получить заграничный паспорт, чтобы выехать из страны. Этот слух настолько распространился, что губернатор Тобольска Андрей Станкевич в феврале 1912 года телеграфировал начальнику департамента полиции в Петербурге, что это чистая ложь4. И если бы Распутин сорвался, никто не удивился бы. И, словно всего этого было мало, вновь началось давно оставленное хлыстовское расследование.

Почему и кто возобновил это расследование, неясно. Похоже, в действие вступили разные силы. В Петербурге усилия к тому приложили Гучков и Родзянко. Журналистам стало известно, что действовать собирается Святейший синод, поскольку вновь пошли слухи о связях Распутина с хлыстами5. В феврале обер-прокурор Синода Саблер запросил из Тобольской духовной консистории дело Распутина. По-видимому, это было сделано по приказу царя. Как пишет Коковцов, Николай считал, что, стоит Родзянко прочесть дело, он сразу же убедится в беспочвенности разговоров о связях Распутина с хлыстами и поможет положить конец слухам6. А тем временем сменивший в марте 1910 года на посту епископа Тобольска Антония (Каржавина) Евсевий приказал каждый месяц докладывать ему о перемещениях и занятиях Распутина – в том числе и о его возможных связях с хлыстами. Все это должно было делаться в обстановке строжайшей секретности. Евсевий в 1905 году был ректором Ярославской духовной семинарии, и там он столкнулся с молодым Илиодором, который добился значительной поддержки Черной сотни. Неудивительно, что Евсевий был готов думать самое худшее о знаменитом друге Илиодора (хотя к этому времени Распутин уже успел стать его врагом). Именно он написал резко отрицательный доклад о Распутине, когда 30 апреля 1912 года его неожиданно перевели в Псковскую епархию. Временно его место в Тобольске занял Дионисий (Павел Сосновский), затем в июне прибыл Алексий (Алексей Молчанов). Дионисий не ограничился одним лишь местоблюстительством. 27 мая он приказал Тобольской консистории продолжить сбор информации о Распутине. Перед отъездом Алексия из Петербурга Даманский передал ему секретное дело консистории о хлыстовстве Распутина, чтобы он был полностью в курсе дела7.

21 мая отец Петр Остроумов сообщил Дионисию из Покровского, что Распутин регулярно посещает церковь и всю весну трудился в поле. Он соблюдал посты и совершал паломничества в Абалакский монастырь. Единственным необычным событием было общение с Ольгой Лохтиной. Ольга жила в доме Распутина с января и начала вести себя странно. Остроумов считал, что ее религиозная мания стала нездоровой и даже опасной. Она стала называть Распутина «Богом» и призывать других признать его святость под угрозой Божьей кары. Лохтина действительно была больна. Ее одержимость Распутиным привела к разрыву с семьей. Она бросила мужа и детей, чтобы жить с Распутиным, потому что муж ее отказался и дальше принимать его в своем доме. Какое-то время она находилась в психиатрической больнице, но потом сбежала. Семья продолжала поддерживать ее финансово, но она так к ним и не вернулась – жила то у Распутина, то у Илиодора8.