Возможно, Алексий и Распутин нашли общий язык. Оба считали себя жертвами неких сил внутри церкви, поэтому у них были все основания поддерживать и защищать друг друга. В марте 1913 года Алексий назначил своего брата Николая Молчанова священником в Покровское, а один из дьяконов той же церкви, Владимир Селивановский, был мужем племянницы Алексия19. Сознательно ли Алексий назначал «своих» людей в Покровское, чтобы защитить Распутина? Вполне возможно, хотя и другие священники этой церкви в 1912 году не говорили о Распутине ничего плохого. Так что особой необходимости в этом не было.

В Государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге хранилось любопытное письмо (не замеченное другими биографами Распутина) некоего Якова Афанасьева, секретаря Тобольской консистории, Виктору Яцкевичу, начальнику канцелярии обер-прокурора Синода. Письмо написано 8 ноября 1912 года. Очень осторожно, намеками Афанасьев сообщает Яцкевичу, что Алексий свернул расследование дела Распутина в спешке и не должным образом, не доказав абсолютной невиновности Распутина. Он не уверен, известно ли это обер-прокурору, и спрашивает, что ему делать: ничего не говорить и, возможно, вызвать гнев обер-прокурора или передать информацию – и тогда вызвать гнев своего непосредственного начальника, епископа Алексия? Письмо свое Афанасьев заканчивает просьбой сохранить его в тайне. Похоже, Афанасьеву было нечего бояться, поскольку в следующем месяце обер-прокурор лично ответил, что ему уже все известно об Алексии и окончательном решении консистории и что результатом он полностью удовлетворен20.

Кроме того, мы можем опереться на мнение Владимира Бонч-Бруевича, ведущего специалиста по русскому сектантству. Гучков предложил пригласить Бонч-Бруевича, чтобы тот побеседовал с Распутиным и высказал свое мнение. Знакомство организовала баронесса Варвара Икскуль фон Гильденбанд, в доме которой Бонч-Бруевич впервые увидел Распутина. Они несколько раз беседовали на самые разные темы – и в присутствии других людей, и наедине. После долгих часов тщательных размышлений Бонч-Бруевич сделал вывод о том, что Распутин – истинный православный христианин, а вовсе не сектант и уж точно не хлыст. Свое мнение он высказал ряду членов партии октябристов. Бонч-Бруевич любил рассказывать историю о том, что, когда Распутин пришел к нему домой, он неожиданно вперил взгляд в большой портрет на стене. «А кто это? Скажи, кто это? […] Ну и человек!.. Ах ты, Боже мой! Самсон, друг ты мой, вот он Самсон-то где… Познакомь меня с ним? Кто это? Где он живет? Поедем сейчас к нему. Вот за кем народ полками идти должен». Смущенный Бонч-Бруевич объяснил, что это Карл Маркс, давно умерший знаменитый философ. Было совершенно ясно, что Распутин впервые слышит это имя21.

Но не все были готовы принять профессиональную оценку Бонч-Бруевича. Позже Гучков утверждал, что большевик Бонч-Бруевич сознательно ввел всех в заблуждение, поскольку знал, какую ценность Распутин представляет для революционного движения22. Мысль, конечно, интересная, но маловероятная.

Официально расследование принадлежности Распутина к секте хлыстов было закрыто. Однако решение Церкви никак не повлияло на восприятие Распутина обществом. Когда 28 ноября он вернулся в Петербург, в газете «Вечернее время» сразу же написали: «Известный хлыст Григорий Распутин приехал вчера вечером»23. Он поселился в доме 70 по Николаевской улице, в квартире учителя Зеймана. Полиция по-прежнему следила за каждым его шагом. В последние два месяца 1912 года агенты охранки составили донесения более чем на 140 страницах. Одно из них, составленное 17 ноября, гласит, что Распутин (т. е. «Русский») вышел вечером с Галкой и Вороной. Агент постарался отметить каждую деталь: «“Галка” несла небольшую корзину, завернутую в желтую бумагу». Агенты, которые следили за Распутиным 25 и 26 ноября, доносили: «Исключительно осторожен, идет медленно». Полиция следила не только за Распутиным, но и за всеми, с кем он контактировал. Несколько дней он ездил по городу в автомобиле с номером 15. Агенты проверили автомобиль: он принадлежал великому князю Георгию Михайловичу, брату Сандро.

Были составлены справки (документы, содержащие всю физическую и биографическую информацию) на всех, с кем встречался Распутин. Вот типичный документ от 1 декабря 1912 года:

«Странная дама» – это не кто иная, как Ольга Лохтина24. Она казалась агентам особенно подозрительной. В другом донесении ее описывают так: «Жена действ[ительного] ст[атского] советника, начальника связи Казанской губернии, О. Влад. ЛОХТИНА, 50 лет, явная религиозная психопатка-сектантка, называющая себя «Богоматерью». Одежда Лохтиной привлекает особое внимание – красная шляпка и белое платье с бантами из красных лент»25. Агенты были убеждены в том, что Лохтина принадлежит к секте хлыстов, как и Распутин.

Но действительно ли это было так? После Февральской революции Временное правительство в третий раз вернулось к этому вопросу. На сей раз расследованием занимался профессор Громогласов, ученый, занимавшийся сектами в Московской духовной академии. Изучив все свидетельства, включая и доклады о походах Распутина в баню с женщинами (весьма распространенный в некоторых районах Сибири обычай), и все, что Распутин писал о религии, Громогласов не нашел никаких доказательств того, что Распутин был хлыстом26. Член Комиссии Владимир Руднев имел полный доступ ко всем документам Распутина. И он тоже пришел к тому же выводу27. Поскольку современные русские националисты не раз делали попытки канонизировать Распутина, Русская православная церковь изучила этот вопрос в пятый раз в 2004 году. Митрополит Ювеналий сделал заявление о том, что доказательств не хватает даже для полной реабилитации, не говоря уже о канонизации Распутина. Официальная позиция Церкви: на вопрос о том, был ли Распутин хлыстом, однозначного ответа дать невозможно28.

Церковь проявила нерешительность, но большинство историков совершенно определенно утверждают, что Распутин хлыстом не являлся29. Пожалуй, самые убедительные доводы приводит известный диссидент и писатель Андрей Амальрик в незаконченной биографии Распутина. Амальрик отмечает следующие факторы: Распутин регулярно посещал церковные службы; он строго соблюдал и почитал все обряды русской православной церкви; он был предан (конечно, в его понимании) семье и браку; он молился за всех верующих и верил в то, что спасение возможно для каждого, а не только для членов «секты». Амальрик убедительно доказывает, что отношение Распутина к религии было по сути своей экуменическим и его не сдерживали строгие ограничения не только какой-либо секты, но и самой официальной церкви30.