— Мне нужно уехать, — быстро прошептал папа Пер, глядя на Плантенстедта широко открытыми глазами и отрывисто дыша. На нем была тонкая куртка, надетая поверх шерстяного свитера.

Для Сёрена Плантенстедта не было новостью, что папа Пер уходил и приходил, когда ему было удобно. Это было его право. Пер слушался Господа. Господь привел папу Пера к ним. Господь передавал им свои поручения через него. И тем не менее, позже он снова думал об этом моменте. Было тогда что-то в его глазах. Пера, всегда излучавшего спокойствие, наполненного только Богом, что-то мучило. У него был высокий голос. Слова лились быстрым потоком.

— Я в Порсгрунне. На всякий случай.

На всякий случай? Папа Пер без запинки прочел список имен.

— Других не впускать.

— «Подвальная» группа? — спросил Сёрен, потирая глаза. Пастор кивнул, а затем быстро поцеловал Плантенстедта в лоб.

— Да хранит вас Бог.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю. Бог говорил со мной, — ответил Пер.

И тут же исчез. Сёрен Плантенстедт прислушался: скрип подошв на деревянной лестнице и стук входной двери вдалеке. Из-за стены раздавался глубокий монотонный храп. Он повернулся на бок и уснул. На этот раз крепко.

Его разбудили крики с улицы — резкие и испуганные, как будто животного, и он не мог разобрать, кто кричит, мужчина или женщина. Сёрен Плантенстедт сел в постели и увидел красный свет. Маленькая красная лампочка сигнализации над дверью замигала. Но он не выбрался из постели, не побежал испуганно к окну, не скорчился в лихорадочной молитве. Он положил руки на одеяло и стал ждать. Он никакой не герой. Ему там делать нечего. Пусть все случится по воле божьей.

Кричала женщина. Теперь он услышал это. Ее взвизги заглушали проливной дождь. В соседней комнате началась какая-то возня. Послышались приглушенные, серьезные голоса взрослых. Затем — звонкие испуганные голоса детей. Дверь распахнулась. Аннетте. Она держала на руках Уильяма. Светлые волосы мокрыми неопрятными прядями спадали на ее влажное лицо. Глаза были широко раскрыты, а губы побелели. Она была в одной белой футболке и трусах. Сквозь влажную ткань он увидел проступавшие крупные темные соски.

— Вы нужны нам, — тихо сказала она. — Пера нет. А Бьёрн… Пастор Альфсен мертв.

Это был первый из последних дней.

На самом деле все были подготовлены. Они обсуждали, планировали и готовились. Маленькая группа взрослых и детей, дрожавших на кухне. Женщины достали сумки с одеждой, туалетными принадлежностями, лекарствами и спасательным оборудованием. Мужчины стояли у окна и смотрели мимо своих мертвых братьев по общине на уже заведенные машины.

Единственным неподготовленным был он. Он ни разу не думал, что именно ему придется стоять перед ними. Он должен рассказать, кто поедет, а кто останется. Его ладони вспотели. Дети не отрывали от него глаз, пока он тщетно пытался совладать с мышцами, заставлявшими нервно двигаться уголки рта. В конце концов, он приложил к щеке руку, и подергивания прекратились. На его месте должен был стоять папа Пер. Или Бьёрн. Бедный Бьёрн.

Фредрик тихонько покашлял, и выражение лица Плантенстедта перестало быть отстраненным. Он сильно заморгал и вернулся к ним в сакристию.

— Вы сказали, — произнес Фредрик, покосившись на блокнот, где Сага делал записи. — Первый из последних дней?

Следователям не удалось разгадать, что таит в себе взгляд пастора. Он казался одновременно гордым и триумфаторским, потерянным и нервным. Сёрен Плантенстедт задержал дыхание, готовясь что-то сказать, но промолчал. Затем он поморгал и начал заново.

— Судный день, — сказал он. — Судный день.

Он поднял голову и посмотрел Фредрику прямо в глаза. — Вы христианин? Верующий?

Фредрик медленно покачал головой.

— Не особенно, — ответил он.

Глаза Плантенстедта слабо заблестели. — Мы… Мы, верующие, — сказал он, бросив взгляд на священника. — Мы, верующие, с нетерпением ждем Судного дня. Ведь именно в судный день Царство небесное распахнет свои двери. В Судный день чистое отделится от нечистого. Все добро будет вознаграждено. Все зло будет наказано. — После сильного приступа тика он продолжил. — В наше безбожное время большинство людей забыли, что на самом деле несет за собой Судный день. Как будто это что-то опасное. Что-то негативное. СМИ пишут о кометах Судного дня. Бактериях. Люди думают, что Судный день — конец всего.

Плантенстедт сразу успокоился.

— Но Судный день — это именно Судный день. День, когда все виновные будут обречены на вечную боль и погибель. День, когда невинные родятся заново. Для нас, верующих, это не конец. Это начало. — Он встретился взглядом с Фредриком. — В Сульру мы не боялись Судного дня. Мы ждали его с нетерпением.

Фредрик прищурился.

— Но, — произнес он вопросительно. — Первый из последних дней? Что вы имеете в виду?

Взгляд Сёрена Плантенстедта перестал блуждать. Дыхание замедлилось, тик отступил.

— Я имею в виду, что пришло время конца. Судный день грядет.

— Благословение. Вам так не кажется?

Бьёрн Альфсен-младший посмотрел на него и улыбнулся. Они сидели на одной из скамеек в Лёвебаккене, маленьком парке возле Стортинга. Холодный воздух прогрелся, как только выглянуло весеннее солнце и залило столицу золотым светом. Сёрен не успел ответить, когда они оба заметили направлявшегося к ним человека. Хотя «направлявшийся» — неверное слово. Стройный мужчина шествовал. Они даже не успели встать, как он уже оказался перед ними, держа под мышкой кожаную папку.

— Бёрре Дранге, — сказал он, протягивая руку. Бьёрн, проигнорировав этот жест, сделал длинный шаг вперед и обнял Дранге.

— Рука Господня, — сказал он радостно. — Мы так ждали встречи с тобой.

Тучный пастор долго держал Дранге в своих обьятьях и наконец отпустил.

Бёрре Дранге повернулся к Плантенстедту. Сёрен никогда раньше не видел таких сияющих глаз, и в это мгновенье они прожгли его душу.

— А вы, должно быть…

— Сёрен, — сказал он. — Сёрен Плантенстедт.

Святящееся лицо Бёрре Дранге растянулось в улыбке. Светлые взъерошенные волосы переливались, как лучи солнца. — Так, значит, это вы — орудие Господа, — сказал он со сладостью в голосе.

Плантенстедт бросил неуверенный взгляд на пастора Бьёрна. Это была его идея встретиться с человеком из интернета, говорившим возбужденным голосом.

— Ульф Плантенстедт. Я хорошо знаком с подвигами вашего деда, — сказал он, крепко сжав его руку. — Бог сообщил мне, что он был отцом вашего отца. Тогда я и понял Его желание. Что я должен проявиться. Что община «Свет Господень» — это и моя община тоже. Что в нас троих живет новое святое триединство, — он схватил руку Плантенстедта обеими руками. — Я биохимик. Как и вы, — сказал он, дружелюбно подмигнув. — Неисповедимы пути господни.